морфическое поле методика техника
Что такое Макам? Или морфическое поле
Понятие Макама, или функциональной единицы: речь идёт о комплексной системе или о связной совокупности различных частей, включая нервы, костный, мышечный, кожный сегмент и внутренний орган, с которыми связана какой-либо Меридиан. Такая сплочённая совокупность называется Макамом, или функциональной единицей, или ещё морфическим полем. Все эти элементы находятся в постоянных взаимоотношениях, это означает, что они взаимовоздействуют друг на друга.
Воздействие на один из этих элементов влияет на другие.
Например, воздействие на позвоночник (коррекция позвонка) — оказывает эффект на соответствующий орган, сегмент мышц, кожи, костей, на тип мышления и тип эмоций. Это же воздействие на позвонок оказывает влияние на соответствующий меридиан, который связан с вышеперечисленными элементами. Отдельные позвонки имеют связь между собой, образуя позвоночник, через который проходит спинной мозг с соответствующей вегетативной нервной системой. И всё это напрямую связано с мозгом, и через спинной мозг связано с автономной нервной системой.
Пример: Энергетическая линия Селезёнка/Поджелудочная Железа. Позвонки C4-D7-D8. Мышцы: Широчайшая мышца спины, Средняя и нижняя часть трапециевидной мышцы, мышца, противопоставляющая большой палец кисти и Трицепс. Органы чувств: рот. Эмоции: Страх относительно будущего, фобии, робость. Мыслительные схемы: недостаток самоуважения, зависимость, заботы.
И мы можем пронаблюдать закон, по которому взаимодействует система Макам.
Если мы воздействуем на любую часть Макама в позитивном аспекте (массаж, расслабление, позитивный тип мышления и т.д.), то этот эффект распространиться на весь конкретный Макам и на весь организм в целом.
Но если мы претерпеваем неудачу, травму, менее позитивные эмоции, то как следствие произойдёт упадок сил, вялость в теле, не гармония в мышлении. Это тоже влияние. И любое влияние затрагивает всю систему человека (Макам).
Что говорит Руперт Шелдрейк — Морфическое поле (знающее поле, информационное поле)
Руперт Шелдрейк (Rupert Sheldrake) — британский биолог, биохимик и психолог выдвинул теорию морфогенетического поля, организующего развитие любых структур в материальном мире. Единожды возникнув, такая структура, по мнению Шелдрейка, может воспроизводиться в подобные формы в будущем, преодолевая при этом пространственное разграничение.
В книге «Новая наука жизни: гипотеза формообразующей причинности», опубликованной в 1981 году, Шелдрейк изложил теорию, объясняющую, как обучаются живые существа, и как они изменяют форму. Его гипотеза состоит в следующем: если то или иное поведение повторяется достаточно часто, оно отпечатывается в неком «морфогенетическом поле» (морфическом поле). Морфическое поле обладает кумулятивной памятью и хранит информацию обо всём, что происходило с данным видом за всё время его существования. Представители каждого вида настроены на своё отдельное морфогенетическое поле, которое простирается во времени и пространстве, проявляясь посредством морфического резонанса. Теория морфогенетических полей имеет много общего с теорией резонанса.
Теория Шелдрейка демонстрирует, каким образом могут произойти фундаментальные изменения человеческой психики. На первых порах изменение в поведении или отношениях происходит с большим трудом, но по мере того, как новую модель поведения перенимает большее количество отдельных индивидуумов, новым представителям становится проще измениться, даже без прямого влияния извне. Согласно теории Шелдрейка, посредством морфического резонанса люди настраиваются на новую модель в морфическом поле и начинают испытывать всё более сильное влияние со стороны этой новой модели. Именно поэтому со временем перемены происходят легче.
Сам Шелдрейк пишет: «Предлагаемые мною идеи близки теории Юнга о коллективном бессознательном. Главное отличие состоит в том, что теорию Юнга применяют главным образом в отношении человеческого опыта и человеческой коллективной памяти. А я предполагаю, что подобный принцип действует во всей Вселенной, а не только в человеческой психике».
«Утерянные интервью: Введение в теорию морфического поля». Часть 1
Дэвид Уилкок. «Утерянные интервью: Введение в теорию морфического поля». Интервью с Рупертом Шелдрейком
Д.У.: После двухлетнего перерыва, добро пожаловать на продолжение программы Раскрытие! Я крайне благодарен за то, что у меня появился шанс взять интервью у одного из, на мой взгляд, величайших ученых в современной истории. Я имею в виду Руперта Шелдрейка. Для меня огромная честь получить возможность оказаться вместе с ним перед одной и той же камерой, так как этот человек, как никто другой в нынешние времена, действительно создал Общую теорию Поля Сознания. Он продемонстрировал, что все то, что традиционная наука отказывается принимать за истину, тем не менее, научно доказуемо.
Для меня это очень волнующе. Я знал о трудах Руперта Шелдрейка много лет. И, честно говоря, никогда не ожидал, что мне выпадет случай с ним поговорить. Могу только сказать, что когда много лет назад я впервые подошел к нему на конференции, он вообще не знал, кто я. Он даже не знал, хочет ли делать интервью со мной. Но когда я начал говорить с ним, и он понял, как много я знаю о его работе, он был потрясен.
Тогда мы обсуждали то, что мне бы хотелось сделать ряд эпизодов, в которых мы попытались бы затронуть как можно больше разных потрясающих научных фактов. Итак, пристегните ремни, это будет увлекательное путешествие. Вначале Шелдрейк рассказывает о своей теории поля – морфогенного или морфического поля. Он утверждает, что такое поле – “привычка” природы. Вначале вы будете немного ошеломлены. Не волнуйтесь. Теория всецело построена на конкретных данных. Поэтому посредством их предоставления вы поймете саму теорию.
Вот почему я так взволнован. Вы увидите, что я буквально стою на ушах, продолжая забрасывать собеседника вопросами. А он просто отражает броски невероятными ответами. Давайте посмотрим.
Руперт Шелдрейк, мне доставляет удовольствие то, что Вы с нами. По-моему, Вы – один из величайших пионеров науки нашего времени. Много лет назад, из Ваших трудов, я узнал о том, что изначально Вы называли “морфогенными полями”, а сейчас называете “морфическими полями”. В основном, многие проделанные Вами исследования, такие притягательные для меня, позволяют предположить, что мы получаем информацию, которая появляется в наших умах как будто это сознательная оригинальная личная мысль, мысль, которую мы создаем сами. Мы не видим того, что подобные мысли могут быть мыслями других людей. В наших умах, все, чем мы пользуемся как разумом, стекается в намного более обширную коллективную базу данных. И она предвзято воспринимается нами как личная. Поэтому нам кажется, что у нас есть только сознательная мысль. На самом деле, мысль приходит из более обширного целого.
Вот почему мне так хотелось об этом поговорить. А конкретнее, мне бы хотелось познакомиться с научными данными, которые Вы вынесли на поверхность, чтобы помочь в продвижении идеи, что на уровне сознания все мы взаимосвязаны. Итак, как называлась Ваша первая книга, в которой Вы начинали связывать все воедино?
Р.Ш.: Моя первая книга вышла в 1981 году и называлась она Новая наука о жизни. (М., Риппол Классик, 2005)
В Америке недавно было опубликовано третье издание под названием Морфический резонанс.
Морфический резонанс. Природа формирующей причинности
В данной книге я утверждаю следующее: так называемые законы природы – это ничто иное, как “привычки”, “навыки”. Вместо всех законов, законов электричества, магнетизма, гравитации, всех законов, управляющих химией и жизнью, возникших в момент Большого Взрыва, что является общепринятым допущением, вместо этого, Вселенная эволюционна. В нее входят все “привычки” природы. В биологии это означает, что каждый вид обладает видом коллективной памяти. Поэтому каждый индивидуум вносит свой вклад в коллективную память вида.
Гипотеза морфического резонанса, моя гипотеза, звучит так: поскольку морфический резонанс является основой памяти… Например, если в одном месте вы тренируете крыс на обучение новому трюку, тогда крысы по всему миру научатся ему быстрее просто потому, что крысы научились ему в одном месте. Они пользуются морфическим резонансом, этим навыком, привычкой, новой формой учения.
Это похоже на учение о коллективном бессознательном К. Юнга, психолога, предположившего, что все мы черпаем информацию из коллективной памяти и вносим свой вклад в нее. По существу, это и есть суть моей гипотезы. Я начинал свою карьеру как биолог развития (эволюционный биолог). Я уже работал над развитием формы у растений и животных, над тем, как животные и растения наследуют свою форму, почему пальма выглядит как пальма, а дуб как дуб. За это не могут отвечать один лишь гены.
И я могу объяснить, почему. Я считаю, что большая часть наследия – это коллективная память. Форма, поведение и инстинкты животных – это вид “привычек” видов.
Д.У.: У нас есть простой червь, Caenorhabditis elegans. Его изучают биологи.
Проект Геном человека[1] выявил полную последовательность наших генов. Я уверен, Вы знаете, что исследователи ожидали наличие одного генома для каждого белка, а для сознания приберегается определенное число генов. Так вот, оказывается, что у людей всего на 10000 генов больше, чем у самого простого кольчатого червя.
Р.Ш.: Да, генов у нас даже меньше, чем у риса или морского ежа. Люди привыкли думать, что за все наследие отвечают гены, по одному гену на каждую характеристику. Такая простая модель очень быстро рассыпается в прах, частично благодаря успеху Проекта Человеческий геном. Сейчас возможно изобразить последовательность геномов человека. Исследователи выявили последовательность геномов у 10000 человек, а затем рассмотрели геномы на предмет того, какие генетические коды отвечают за какую определенную характеристику.
Например, рост; его ведь легко измерить. Известно, что если вы сантиметром меряете рост родителей и выросших детей, прослеживается определенная тенденция: у высоких родителей будет высокие дети, у низких родителей будут низкие дети. Если вы знаете рост родителей, вы можете предсказать рост детей с точностью около 80%. Иными словами, в технических терминах, рост на 80% наследуем.
Исследователи изучили гены 30000 людей. Они знали их рост, рассматривали гены с точки зрения роста и пришли к выводу, что за рост отвечают 50 генов.
Р.Ш.: Затем они создали модель более важных и менее важных генов, самые лучшие математические модели. Потом исследователи выбрали случайных людей их образца, посмотрели на их гены, теоретически определили рост и сравнили его с реальным ростом. Так вот, оказалось, что на основе генов можно предсказать рост с точностью всего 5%. С помощью простого измерения сантиметром и сокращения затрат на несколько миллиардов долларов, вы можете делать это с точностью 80%.
Промежуток между 5%, которые вы можете предсказать на основе генов, и 80%, что известно как наследственность, называется проблемой пропущенной (отсутствующей) наследуемости. И в настоящий момент это действительно большая проблема в биологии. Все ожидали, что гены объяснят все, но не тут-то было. Впрочем, я всегда ожидал, что это будет не так.
Должен признать, что когда была открыта проблема пропущенной наследуемости, для меня это не стало сюрпризом, так как годами я говорил, что гены сильно переоценены. Они не отвечают за большую часть вещей, как считают люди. Ген – это всего лишь код для последовательности аминокислот и белков. Между созданием правильных белков, формы листа мака, формы мыши и формы носа или руки человека существует огромный промежуток. Это нечто большее, чем просто белки.
Я полагаю, что форма во многом определяется морфическим резонансом на основе некоего вида коллективной памяти. Очевидно, что самая сильная память передается от самых близких родственников, от родителей и прямых предков.
Д.У.: В самом начале Вы говорили, что природа – это не что-то, где все законы начинались с Большого Взрыва, что она представляет собой развивающуюся “привычку”.
Д.У.: То есть, в этом смысле, природа приспосабливается к своим проблемам, которые возникают с течением времени. Затем адаптации становятся доступными, ну, как в случае с Интернетом, всем представителям определенные видов.
Р.Ш.: Именно так. Поэтому, когда крысы учатся новому трюку, тогда другие крысы где-то еще, сталкивающиеся с той же проблемой, могут обучаться новому трюку гораздо быстрее. Тому имеется экспериментальное подтверждение. Я имею в виду, что подобные эксперименты проводились в Гарварде, Эдинбурге, в Шотландии, и в Мельбурне, в Австралии.
Д.У.: Верно. Нечто, связанное с Ламарком.
Р.Ш.: Ну, за исключением того, что в данном случае теория Ламарка сводится к тому, что речь идет об унаследовании обретенной характеристики. Если родители чему-то учатся, дети смогут научиться этому легче, что и происходило в данном эксперименте. Также в ходе экспериментов выяснилось, что крысы, родители которых не учились, тоже учились быстрее.
Р.Ш.: То есть, морфический резонанс не имеет ничего общего с генами.
Д.У.: Следовательно, крысам не обязательно получать навыки от своих родителей:
Р.Ш.: Да, крысам не обязательно получать что-то от родителей. Нет, они и не получают. Они могут… Я имею в виду, если они являются потомками крыс, которых тренировали, кое-что могло передаваться с генами, а кое-что посредством морфического резонанса или обоими способами одновременно. Но на самом деле, тот факт, что крысы, родители которых никогда не подвергались тренировке, тоже учатся легче и быстрее, говорит о том, что это можно объяснить с помощью морфического резонанса. Если хотите, он немного похож на телепатию. Морфический резонанс не требует непосредственного генетического контакта.
Более того, если вы тренируете крыс на обучение чему-то в Лос-Анджелесе, крысы в Лондоне, Нью-Йорке и Сиднее, Австралия, могут научиться этому напрямую. Я имею в виду, что вам не нужно таскать крыс туда-сюда. Вам даже не нужно их скрещивать.
Д.У.: Понятно. Это, конечно… Я обсуждал это с Вами, когда мы разговаривали впервые. Люди говорят: “Ох, это эффект сотой обезьяны. Он имеет в виду эффект сотой обезьяны”. Я слышал, что японские исследователи бросали обезьянам сладкий картофель. Некоторые картофелины попадали на песок, и обезьяны не могли их есть. Когда сто обезьян научились мыть картофель, есть его стало удобно. Затем, внезапно, все обезьяны на всех островах и материке стали мыть сладкий картофель.
Д.У.: Вы рассматриваете это так же? или…
Р.Ш.: Нет. Это обычная версия истории сотой обезьяны. История сотой обезьяны очень похожа на то, что говорю я, т.е. похожа на морфический резонанс. Единственная проблема в том, что эта история научно ненадежна. Я предпочитаю тысячную крысу, так как тогда это становится надежным лабораторным экспериментом. В каком-то смысле история сотой обезьяны вводит в заблуждение, и я не думаю, что это критический порог. Сотая обезьяна подразумевает, что ничего не происходит до тех пор, пока число обезьян не достигает 100. Затем все обезьяны делают одно и то же. Так это не работает.
Интересно то, как появилась эта история. Биолог и писатель Лайелл Уотсон, а я знал его довольно хорошо…
Д.У.: Да, у него есть ряд интересных книг.
Р.Ш.: Несколько очень хороших книг. Лайелл Уотсон сотрудничал с исследователями в Японии, работавшими с обезьянами. Они рассказывали ему о том, что заметили следующее. Когда они кормили обезьян сладким картофелем, чтобы выманить их на побережье так, чтобы их можно было снимать… Исследователи не могли видеть обезьян, когда последние прятались в лесу. Обезьян намеренно кормили, чтобы они выходили на берег. Люди проделывали это с обезьянами на одном острове.
И когда они отправились на другие острова, после того, как обезьяны на первом острове научились смывать с картофеля песок, на всех других островах обезьяны, казалось, учились этому быстрее. Вот что рассказывали Уотсону японские исследователи. Хотя это совершенно надежный факт, его не рассматривали в количественном смысле. В книге Жизненный поток: биология бессознательного Уотсон говорит: “В качестве аргумента, давайте представим, что в какой-то конкретный день, скажем, во вторник, еще одна обезьяна, скажем, сотая, научилась мыть картофель. А затем все обезьяны в Японии и по всему миру начали делать то же самое”. При этом он явно намекает, что преувеличивает. Он просто рассказывает историю. “В качестве аргумента, давайте представим”, и так далее”.
Так как рассказ повторялся, когда многие люди слышали эту историю на лекциях или от друзей, сама история постепенно приукрашивалась. Пока в какой-то версии не стала заканчиваться тем, что в Японии действительно растет сладкий картофель, что обезьяны по всей Японии вдруг начали его выкапывать, обнаружили новый источник питания и, достигнув критической массы сотой обезьяны, принялись его мыть.
На самом деле, данные экспериментов с крысами демонстрируют нечто намного более постепенное. Чем больше учится крыс, тем легче становится обучение.
Д.У.: Не могли бы Вы привести пример поведения, которому учат крыс? И что, по-Вашему, происходит, ну, скажем, в случае с лабиринтом?
Р.Ш.: Хорошо. Исследователи взяли лабиринт, наполненный водой. Крысы должны были проплывать через лабиринт и выбираться наружу. У лабиринта было два выхода, один освещенный, другой более или менее затемненный или полутемный. По существу, это один из старомодных жестоких экспериментов, в котором, если крысы выбирались через освещенный выход, они получали электрический шок. Если же они выплывали через затемненный выход, все было в порядке. Исследователи постоянно меняли, какой выход был освещен, а какой затемнен. То есть, заданием не было плыть вправо или плыть влево. Крысы должны были научиться иметь дело со светом.
Первым тестируемым крысам понадобилось 250 попыток прежде, чем они научились выплывать из затемненного выхода, а не из освещенного. Но когда они научились, они поступали так все время. Следующему поколению понадобилось около 200-т попыток. Следующему – около 150-ти. С каждым следующим поколением учиться становилось гораздо легче и быстрее. Так продолжалось до тех пор, пока на обучение стало уходить около 25 попыток.
Р.Ш.: Этот эксперимент проводился в Гарварде. Затем его перенесли в Эдинбург, Шотландия, и Мельбурн, Австралия. Крысы использовались того же помета, что и в Гарварде, и та же самая аппаратура. Те крысы начали с того, на чем остановились крысы в Гарварде. Так вот, им не понадобилось возвращаться к 250-ти попыткам, они даже начинали с 25-ти или 30-ти.
Р.Ш.: В Мельбурне тестировалось каждое поколение: крысы, которые были потомками тренированных родителей, и крысы, родители которых никогда не подвергались подобному обучению – обучению в водном лабиринте. Так вот, исследователи обнаружили, что все крысы обучались лучше. Поэтому пришли к выводу, что это не имеет ничего общего с генами.
Помните теорию наследственности Ламарка? Эта теория названа в честь Ламарка – биолога, который говорил, что приобретенные характеристики могут предаваться по наследству. Родители могли чему-то научиться или к чему-то приспособиться и передавать обретенное своим детям. Обычно это приписывалось модификации генов. Но люди говорили: Ох, вы не можете модифицировать гены. Это противоречит всем законам генетики. Поэтому это невозможно. В 20-м веке наука славилась многими противоречиями.
“Вы не можете наследовать обретенные характеристики”. Когда я начинал изучение биологии в Кембридже, это было самое большое табу в биологии. Вы просто не можете. Это запрещено. И все это несмотря на очевидность.
Д.У.: Если у вас есть неопровержимые экспериментальные данные, что крысы учатся так быстро, как можно опровергать…
Р.Ш.: Они не опровергали, они просто игнорировали. Почему? Видите ли, тогда в Гарварде преподавал человек по имени Уильям Макдугалл. Когда он получил результаты экспериментов, он решил, что это теория наследственности Ламарка. И так как он был уважаемым профессором, и не где-нибудь, а в Гарварде, люди не могли игнорировать его мнение. Вот почему исследователи пытались повторить эксперимент в Эдинбурге и Мельбурне.
Когда в Мельбурне обнаружилось, что все крысы учились лучше и быстрее, а не только те, которые являлись потомками тренированных крыс, исследователи заявили: “Смотрите. Что бы это ни было, это не ламаркизм, потому что все крысы учились лучше. Такое не может объясняться модифицированными генами. То есть, это не ламаркизм”. А потом все вернулось на круги своя, игнорируя тот факт, что ряд экспериментов продемонстрировал весьма значимый эффект, что это не гены и не ламаркизм, а нечто иное. Но никто не предложил теорию о том, что это могло быть. Результаты просто проигнорировали как некую аномалию.
Морфогенное поле: Квантовая теория сознания Руперта Шелдрейка
В начале прошлого века в Европе молочники по утрам обходили дома и оставляли возле домов заказчиков бутылки с молоком, что было удобно не только для людей, но и для птиц. Синицы из английского города Саутгемптон проклёвывали крышки бутылок и завтракали молоком. Через определённое время то же самое стали делать птицы за сотни километров от Саутгемптона, а к 40-м годам уже все европейские синицы освоили этот метод. Однако, война заставила и людей, и птиц на время забыть о доставке молока на дом. Молочники возобновили её лишь через восемь лет, и синицы вновь принялись проклёвывать крышки.
Но это было новое поколение птиц, так как синицы живут три года. Им удалось прямо сейчас освоить “науку” предков. Всё это свойства внутреннего ритмополя, в котором есть вся информация Вселенной. Изучению этого посвящен бестселлер Руперта Шелдрейка “Семь экспериментов, которые могут изменить мир”.
Руперт Шелдрейк создал теорию информационного поля, которое материализует мысли людей, и если они омрачены, то жизнь превращается в кошмар, а если светлы, то в радость. Люди сами, своими мыслями творят мир, в котором живут.Например, Шелдрейк заметил, что человек тем легче усваивает знание, чем большему числу людей оно известно и существует некое поле образов, общее для всех людей.
Образами такого поля могут стать информация, чувство или модель поведения. Подобные поля есть не только у людей, но и у животных, птиц, насекомых, растений и даже у кристаллов. Кстати, тот или иной кристалл принимает строго определённую, а не произвольную форму.
Биолог из Гарварда Вильям Макдугалл пятнадцать лет заставлял подопытных крыс искать выход из лабиринта. Полученные в эксперименте данные были ошеломляющими: если первое поколение крыс, прежде чем найти выход, совершало в среднем 200 ошибок, то последнее ошибалось всего 20 раз.
К ещё более сенсационным результатам привел повтор опыта в Австралии. Там крысы сразу же находили выход из лабиринта. Они не были ни родственниками, ни потомками крыс-“первопроходцев”, а значит, не могли усвоить знание о лабиринте на генетическом уровне, как предполагал в своё время Макдугалл.
Известно, что у термитов есть навыки отменных архитекторов.
Устраивая новое жилище, эти насекомые делятся на две “бригады” и возводят абсолютно симметричные половинки термитника. Все термитники похожи один на другой, как при типовом строительстве. Ничто не может помешать согласованным действиям термитов, даже если в начале строительства перегородить их будущее жилище стальным листом, термитник всё равно получится симметричным. И это при том, что во время строительства насекомые никак не общаются друг с другом и не наблюдают за работой соседней “бригады”, поскольку термиты слепы от рождения.
Резонансное считывание мысли
Всё это означает, что мозг человека или животного сам по себе не содержит ни памяти, ни знаний, но всё это в избытке есть в морфогенных полях. И мозг в случае необходимости настраивается на определённое морфогенное поле так же, как радиоприемник на радиоволну. “Поймать” в морфогенном эфире собственную память, разумеется, намного проще, чем память других людей.
Но, при умелой “настройке” становится доступной память любого человека или социума.
Так что, если учить английский язык, не обязательно сидеть за словарями и слушать кассеты, а достаточно “настроить” свой мозг на английскую волну.
Лучше всего мозг “настраивается” на общеизвестные образы.
Английский учится легче суахили или хинди, потому что им владеет куда больше людей.
Сам Шелдрейк поясняет этот феномен на примере с крысами: “Если научить чему-нибудь крыс в Манчестере, то крысы этой породы по всему миру будут гораздо быстрее усваивать тот же трюк, даже если между ними не будет никакой известной науке физической связи или общения. Чем больше крыс обучатся чему-то, тем легче то же самое усвоят их последователи”.
Морфогенные поля могут видоизменяться под действием новых знаний.
Если ещё вчера никому неизвестное знание завтра распространится повсеместно, его поле также распространится и станет доступным большему числу людей, животных, растений.
Впечатанные в морфогенное поле и доступные буквально всем образы Шелдрейк называет “привычками”.
Их учёный противопоставляет законам Природы, полагая, что Вселенная не подчиняется раз и навсегда установленным законам, а живёт, согласуясь с образами, заключёнными в общей памяти Природы.
Образы-привычки, отвечающие за гравитационные и электромагнитные поля, атомы водорода, атмосферу, мировой океан достаточно стабильны, но это не значит, что они не могут меняться.
Ведь, наряду с другими привычками, у Природы существует и привычка к изменению.
Эволюция жизни, культуры, человека — это стремление к развитию, присущее Природе вещей, глубоко впечатанное в её морфогенное поле.
Если есть морфогенные поля, общие для всех людей и животных, то получается, что всё в Мире взаимосвязано. Когда мы узнаём что-то новое, это узнаём не только мы, но и все люди, вся Вселенная, наше знание становится общим. Это тотальный всеобщий разум.
Общностью осознания Шелдрейк объясняет паранормальные явления, такие, как телепатия или способность человека “чувствовать взгляд спиной”. По Шелдрейку, человек не чувствует взгляд, а улавливает мысль смотрящего ему в спину. Способность чувствовать взгляд можно развить. Взгляд спиной хорошо чувствуют параноики, люди под действием наркотиков, а также мастера боевых искусств. Теорией морфогенных полей объясняется феномен предсказания. Человек, составляя тот или иной прогноз, посылает в морфогенное поле определённую информацию, которая затем возвращается в виде реально свершившегося события. Эту особенность инфополей используют психологи, призывающие пациентов быть оптимистами, думать о хорошем, и тогда жизнь наладится.
Программирование ожиданий ученого
Феноменом программирования пользуются и учёные, которые осознанно применяют программирующие способности полей в полном объёме. Ученый приступает к опыту, ожидая от него определённого эффекта, и чем сильнее он надеется на тот или иной исход, тем больше шансов, что ожидаемое случится.
Ожидание учёного, отпечатавшееся в морфогенном поле, влияет на результат эксперимента. Остроумно подмечено, что физики-ядерщики не столько открыли субатомные частицы, сколько придумали их: сначала предсказали их существование теоретически и лишь затем начали практические опыты по их выявлению.
Исследователи программируют, или зомбируют, не только себя, но и всех вокруг. Как только человек обращается к психоаналитику-фрейдисту, ему начинают сниться сны по Фрейду. Экстрасенс демонстрирует свои паранормальные способности в присутствии исследователя, который верит в экстрасенсорику, и не может ничего выдать в присутствии экспериментатора-скептика. Даже лабораторные животные попадают под влияние учёных.
Если экспериментатор считает данную мышь особо талантливой, она ведёт себя смышлёнее сородичей, независимо от объективных данных. Животные перенимают национальные черты исследователей.
Мыши, с которыми работают американцы, суетливо носятся по клеткам, отвлекаются на пустяки и лишь в последний момент выдают требуемый результат. Животные “немцы” долго размышляют, а затем неторопливо и точно выполняют задание.
Информационные фантомы
Морфогенные поля есть не только у человечества в целом, но и у каждого человека. Эти поля образуют наши мысли, чувства, эмоции, поведение и тело. При этом всё, что когда-либо было в поле зрения морфогенного поля, не исчезает бесследно, а остаётся в нём навсегда. Мы можем вспомнить формулу, которую учили в институте, вновь воспылать любовью к человеку, в которого были влюблены тридцать лет назад, а можем почувствовать часть тела, которой лишились. Любой человек может настроиться на морфогенное поле другого. Шелдрейк провёл эксперименты, в ходе которых выяснилось, что посторонние люди могут чувствовать ампутированные фантомные конечности человека.
Главным участником одного из опытов был американец Казимир Бернард, потерявший правую голень во время войны. Казимир дотрагивался своей фантомной ногой до других людей, и те ощущали прикосновение. Во время другого эксперимента медсестра, работавшая в ампутационном отделении, настолько достоверно описывала фантомы своих пациентов, что создавалось ощущение, будто она их видит. Реагируют на фантомные конечности и животные.
Звери считывают информацию формообразующих полей
Научная идея о том, что части одного целого, будучи разобщёнными, продолжают поддерживать взаимосвязь, не нова. Это открыли задолго до Шелдрейка. В Малайзии издавна считается, что всё, Мегасейчас связанное с телом человека и затем отделённое от него, остается в неразрывной связи с этим телом. Малазийцы не выбрасывают остриженные ногти и волосы, полагая, что кто-то их подберёт и при помощи ведьмовства накликает на владельца ногтей или волос беду.
То же утверждается в квантовой теории: если две частицы отрываются от одного атома, то, каким бы большим ни было расстояние между ними, всё, что воздействует на одну частицу, также воздействует и на вторую. Шелдрейк впервые предложил считать единым целым не только тело человека или атом, но всё, что можно объединить по какому-либо признаку.
Домашние животные и их хозяева, согласно Шелдрейку, есть целое, и нет ничего удивительного в том, что, когда это целое распадается, его части продолжают считывать информацию с морфогенных полей друг друга.
Собаки и кошки словно чувствуют своего хозяина, поджидают его у двери, даже если тот возвращается в неурочный час, угадывают хозяйское намерение покормить их или вывести на прогулку, улавливают малейшее изменение в настроении владельца. Подобное поведение не всегда можно объяснить острым слухом и обонянием.
Например, в случае, когда питомцы догадываются о предстоящей разлуке с хозяевами, когда те ещё только размышляют о предполагаемой прогулке, оставив собаку или кошку дома. Мегаинфополе объясняет способность голубей находить путь домой. Биологи уже больше века экспериментируют с голубями и до сих пор не могут понять, как голуби возвращаются на родную голубятню даже из самой отдалённой местности.
Шелдрейк считает, что между птицами и их домом существует проходящая сквозь морфогенные поля эластичная нить, которая натягивается, когда голуби улетают прочь от дома, а затем сжимается и притягивает птиц обратно.
Та же нить притягивает и заблудившихся или брошенных вдали от своего хозяина кошек и собак. Сходным образом ведут себя и дикие стайные животные. Отставшие от стаи волки всегда находят своих сородичей, лисицы успокаивают разыгравшихся щенков, находясь на значительном расстоянии от них и не издавая ни единого звука, но пристально глядя в сторону своей норы. Звери считывают информацию с формообразующих полей человека или друг друга. Нередки случаи, когда братья меньшие сканируют глобальные морфогенные поля. Общеизвестна способность животных предчувствовать катастрофы. История знает много примеров. В древнем Китае специально держали собак-предсказателей стихийных бедствий. опубликовано econet.ru
Понравилась статья? Напишите свое мнение в комментариях.
Подпишитесь на наш ФБ: