Ловец снов маргарет сэлинджер
Ловец снов маргарет сэлинджер
Мирами мыслим книги мы и сны,
Как плоть и кровь, побеги их прочны.
В мире, где я росла, люди почти не показывались. Корниш, где стоял наш дом, окружали дремучие леса, и нашими ближайшими соседями были семь замшелых могильных камней: мы с братом однажды обнаружили их, гоняясь под дождем за красной саламандрой; два больших камня и пять поменьше у них в ногах отмечали давнишнюю гибель целой семьи. Отец до такой степени не привечал гостей, что посторонний человек, заглянув к нам, счел бы наш дом пустыней уединения. Но как один из героев отца, Рэймонд Форд, писал в своем стихотворении «Опрокинутый лес»: «Не пустошь — опрокинугый, могучий лес, ушедший кронами под землю глубоко»[2]. Мое детство изобиловало вымыслом: лесные духи, феи, домик, где живут воображаемые друзья, книги о землях, лежащих к востоку от Солнца и к западу от Луны. Мой отец тоже плел небылицы о людях и животных, и эти рассказы помогали нам коротать дни. Мать читала мне книги вслух. Годы спустя я сама прочла, что отцовский герой Холден Колфилд мечтал когда-нибудь жить в таком месте и там завести детей («мы их от всех спрячем»): в маленькой хижине на опушке леса, говорил он. Они с женой купят детям много книжек и сами научат их читать и писать.
А на самом деле это был мир между благостным сном и кошмаром, подвешенный на тонкой, прозрачной паутинке, какую мои родители выпряли прямо в воздухе, безо всякой опоры: мир, висящий над пропастью, где никто никого и не думал стеречь. Родители видели прекрасные сны, но не умели спустить их с небес на землю, в реальную жизнь, приспособить для повседневного употребления. Мать сама была ребенком, когда родила меня. Потом долгие годы грезила и, как леди Макбет, терзалась, бродила во сне. Отец, писатель, настолько погружен в грезы, что едва ли сможет наяву завязать себе шнурки на ботинках, — где уж тут предупредить дочь о том, что она может споткнуться и упасть.
Фантазии, другие миры, иные реальности были для отца куда более значимыми, нежели живые флора и фауна, плоть и кровь. Помню, как однажды мы с ним вместе смотрели из окна гостиной на прекрасный вид, простиравшийся перед нами: поле и лес, пятнышки ферм и далекие горы на горизонте. По всему этому он провел рукой, будто стер с доски, и сказал: «Все это — майя, иллюзия. Изумительно, правда?» Я ничего не ответила; я долго и тяжко боролась хотя бы за клочок твердой почвы под ногами, и мне вовсе не казалась изумительной мысль о том, что единый взмах руки может ее уничтожить. Головокружение, разрушение, ужас — вот слова, приходившие мне на ум; что уж тут изумительною. Такой была темная сторона «опрокинутого» леса.
Я росла в мире страшном и прекрасном, где псе состояло из крайностей. Наверное, это свойство человеческой природы: дети, вырастая, должны выпутаться из родительских мечтаний, отделить себя, выяснить, кто они такие на самом деле и кем надеются стать. Пытаясь проделать это, моя мать, сестра моего отца и я едва не утонули, настолько тесно оплели нас причудливые гирлянды отцовских снов — «побеги, прочные, как плоть и кровь».
Книга скандальных воспоминаний дочери великого Джерома Дэвида Сэлинджера — затворника, отшельника, самого загадочного и знаменитого американского писателя XX века — дает нам уникальную возможность видеть уже практически бронзовую фигуру мастера от самого ее подножия, от самых корней до головокружительной кроны и «глянуть в его творческую лабораторию, куда простым смертным до последнего времени доступа не было.
Над пропастью во сне: Мой отец Дж. Д. Сэлинджер. Воспоминания
Мирами мыслим книги мы и сны,
Как плоть и кровь, побеги их прочны.
Уильям Вордсворт. Житейские темы[1]
В мире, где я росла, люди почти не показывались. Корниш, где стоял наш дом, окружали дремучие леса, и нашими ближайшими соседями были семь замшелых могильных камней: мы с братом однажды обнаружили их, гоняясь под дождем за красной саламандрой; два больших камня и пять поменьше у них в ногах отмечали давнишнюю гибель целой семьи. Отец до такой степени не привечал гостей, что посторонний человек, заглянув к нам, счел бы наш дом пустыней уединения. Но как один из героев отца, Рэймонд Форд, писал в своем стихотворении «Опрокинутый лес»: «Не пустошь — опрокинугый, могучий лес, ушедший кронами под землю глубоко»[2]. Мое детство изобиловало вымыслом: лесные духи, феи, домик, где живут воображаемые друзья, книги о землях, лежащих к востоку от Солнца и к западу от Луны. Мой отец тоже плел небылицы о людях и животных, и эти рассказы помогали нам коротать дни. Мать читала мне книги вслух. Годы спустя я сама прочла, что отцовский герой Холден Колфилд мечтал когда-нибудь жить в таком месте и там завести детей («мы их от всех спрячем»): в маленькой хижине на опушке леса, говорил он. Они с женой купят детям много книжек и сами научат их читать и писать.
А на самом деле это был мир между благостным сном и кошмаром, подвешенный на тонкой, прозрачной паутинке, какую мои родители выпряли прямо в воздухе, безо всякой опоры: мир, висящий над пропастью, где никто никого и не думал стеречь. Родители видели прекрасные сны, но не умели спустить их с небес на землю, в реальную жизнь, приспособить для повседневного употребления. Мать сама была ребенком, когда родила меня. Потом долгие годы грезила и, как леди Макбет, терзалась, бродила во сне. Отец, писатель, настолько погружен в грезы, что едва ли сможет наяву завязать себе шнурки на ботинках, — где уж тут предупредить дочь о том, что она может споткнуться и упасть.
Фантазии, другие миры, иные реальности были для отца куда более значимыми, нежели живые флора и фауна, плоть и кровь. Помню, как однажды мы с ним вместе смотрели из окна гостиной на прекрасный вид, простиравшийся перед нами: поле и лес, пятнышки ферм и далекие горы на горизонте. По всему этому он провел рукой, будто стер с доски, и сказал: «Все это — майя, иллюзия. Изумительно, правда?» Я ничего не ответила; я долго и тяжко боролась хотя бы за клочок твердой почвы под ногами, и мне вовсе не казалась изумительной мысль о том, что единый взмах руки может ее уничтожить. Головокружение, разрушение, ужас — вот слова, приходившие мне на ум; что уж тут изумительною. Такой была темная сторона «опрокинутого» леса.
Я росла в мире страшном и прекрасном, где псе состояло из крайностей. Наверное, это свойство человеческой природы: дети, вырастая, должны выпутаться из родительских мечтаний, отделить себя, выяснить, кто они такие на самом деле и кем надеются стать. Пытаясь проделать это, моя мать, сестра моего отца и я едва не утонули, настолько тесно оплели нас причудливые гирлянды отцовских снов — «побеги, прочные, как плоть и кровь».
«Лаэрт
Как! Утонула? Где?
Королева:
Есть ива над потоком, что склоняет
Седые листья к зеркалу волны;
Туда она пришла, неся гирлянды…
И травы, и она сама упали
В рыдающий поток…
Она, меж тем, обрывки песен пела,
Как если бы не чуяла беды
Или была созданием, рожденным
В стихии вод; так длиться не могло,
И одеянья, тяжело упившись,
Несчастную от звуков увлекли
В трясину смерти» [3].
Отец однажды признался кому-то из своих друзей, что для него процесс письма неотделим от поисков просветления, что он решил посвятить всю свою жизнь одному великому труду, что этот труд и будет его жизнью — то и другое нераздельно. В реальности, если он допускал кого-то к себе, то мог быть иеселым, всецело любящим человеком, рядом с которым хотелось быть, но если такая майя, как живые люди, препятствовали его работе, прерывали высокие поиски, это воспринималось как святотатство. Уже в зрелые годы я нарушила молчание, из которого наша семья сотворила себе кумира, из поколения в поколение охраняя покрытые мхом секреты, реальные и воображаемые, и впустила немного света и свежего воздуха, здорового и живительного, как ветры, дующие в Корнише.
После рождения сына я почувствовала, что необходимо отделить волшебство от миазмов, правду — от вымысла, подлинное — от наносного; первое следует сберечь и передать сыну как драгоценное наследство, а второе отфильтровать и отбросить: так индейский «уловитель снов» запутывает в паутину кошмары, а хорошие сны капают с перышка на лоб спящему.
Хотя я думала, что, как говорил Холден в начале отцовской повести «Над пропастью во ржи», «у моих предков, наверно, случилось бы по два инфаркта на брата, если б я стал болтать про их личные дела, особенно у отца», меня приятно поразило, насколько женщины нашей семьи, мать и единственная сестра отца, оказались щедры на рассказы, когда я наконец собралась с духом и принялась расспрашивать их. Я также приняла к сведению совет, который отец много лет назад дал одной молодой особе, изучавшей литературу: он сказал, что та гораздо лучше справится со своей работой без всякой помощи с его стороны. Отец был очень любезен, сказал, что ценит ее благие намерения, и все же, объяснил он, все нужные ей биографические факты — в его рассказах, в той или иной форме, включая и травмирующий опыт, о котором она спрашивает. Итак, размышляя о нашей совместной жизни, читая книги отца, исследуя его жизнь и произведения, подолгу беседуя с тетей и матерью, я смогла собрать по крупицам историю о том, что семья Сэлинджеров «делала до моего рождения». Наверное, получилось пестрое лоскутное одеяло — но, видимо, так и должно быть.
История семьи (1900–1955)
«Что делали мои родители до моего рождения»
Рецензии на книгу « Над пропастью во сне: Мой отец Дж. Д. Сэлинджер: Воспоминания » Маргарет Сэлинджер
Добавлю несколько иллюстраций и содержание.
В книге еще есть вклейка из 16 страниц, озаглавленная «Семейный альбом» представляющая семейные фотографии Маргарет и ее близких.
Долго думала: покупать/не покупать. Обожаю этого автора, хочется узнать и о его жизни тоже. Тем более, что пишет о нём его дочь! Но описание всегда отпугивало: «. воспитал на свою голову», «пригрел на груди змею..» и т.п.
Всё-таки я решила купить, почитать. Ни на минутку не жалею. Никаких ругательств, обвинений в адрес отца.
Маргарет Сэлинджер очень любит отца. Именно поэтому и пытается разобраться в его личности, связать события его жизни и переживания с его рассказами и повестями. Постоянно анализирует, пытается объяснить почему Дж.Сэленджер такой какой есть.
Очень живо написано, не очень легко, но интересно и увлекательно. Рекомендую всем поклонникам Дж.Сэлинджера.
Источник:
(продолжение)
В общем, писатель Сэлинджер воспитал себе на голову писательницу; человека, безжалостно всматривающегося в окружающий его мир и старающегося разобраться в непростых человеческих отношениях. Писатель — это ведь «человек с отверткой». Ему бы поковыряться в чем-нибудь запутанном и сложном, развинтить что-то, а потом снова собрать. Опасный, надо признать, человек. Он становится еще опаснее, когда сталкивается с чем-то по-настоящему запутанным. Например, почему Джером Сэлинджер на вершине успеха и писательского признания в 1965 году перестал писать, ушел в затвор, окончательно замкнулся в своем вермонтском Корнише? Но это еще не самое запутанное, с чем сталкивается Пегги Сэлинджер. Самое запутанное, конечно, кто — он, мой отец, Дж. Д. Сэлинджер — герой или чудовище? Вождь или ведомый? Самый свободный человек на земле или закомплексованный невротик? Кто — она, моя мать, Клэр Дуглас? Несчастная, умная, красивая женщина или ненормальная нимфоманка? И, наконец, кто — я? Маргарет Сэлинджер, Пегги, сменившая массу занятий, от автомеханика до капеллана, чтобы в конце концов осесть в хоре и написать откровенную книжку о своей семье — «гадина, змея подколодная» или талантливая, честная писательница? Вопрос, знаете ли…
Источник:
(продолжение)
Нет, для широкого читателя все это куда как интересно, но папе с мамой каково! А мне каково, словно бы спешит возразить Маргарет Сэлинджер, вырасти в странной, сдвинутой по фазе семье, в семье, словно из романа Фицджеральда «Ночь нежна» или «Великий Гэтсби»? Да, вот это, пожалуй, самое удивительное, что есть в этой бесстыжей, откровенной и нежной книжке. Маргарет (лучше называть ее Пегги, во-первых, короче, во-вторых, она сама себя так называет) описывает историю своей семьи. Мама, эвакуированная из Англии в США во время Второй мировой и проведшая свое детство в приемных семьях, интернатах и монастырских приютах, покуда ее родители занимались историей раннего итальянского Возрождения. Отец, воспитанный в совершенно иной, любвеобильной, нежной семейной обстановке и с размаху врезавшийся в антисемитские настроения, которые перед Второй мировой были куда как сильны и в Америке.
Пегги описывает встречу, совместную жизнь, разрыв этих людей, старается показать, откуда появились герои Сэлинджера, изумившие мир, а не одну только Америку, Глассы и Холден Колфильд, а читателю кажется, что он в мире другого писателя — Фицджеральда, умершего незадолго перед тем, как Джером Сэлинджер ушел в армию. Тогда-то соображаешь, прикидываешь, что из всех американских писателей Сэлинджер ближе всего не к Хемингуэю, с которым переписывался и встретился в 1944 году в освобожденном Париже, но именно к Фицджеральду.
Хрупкость, нежность, одиночество, потерянность, сила таланта и никакого мачизма, никакой подчеркнутой мужественности — и это при том, что «Сэлинджер участвовал в высадке союзнических войск в Нормандии, прошел весь путь от Юта-Бич до Шербура, от сражения на Перегороженном поле и кровавой битвы при Мортене до Гюртгенского леса в Люксембурге и битвы за вал». Несовпадения, противоречия, нестыковки одного с другим, настоящая таинственность — вот что поражало в Сэлинджере-писателе и вот что поражает в Сэлинджере — персонаже книги его собственной дочери.
Автор самой проникновенной, самой сокровенной книги о нервном подростке и человек, беседующий со своей десятилетней дочерью так, что она кричит: «Может, хватит меня допрашивать?», на что получает спокойный и четкий, «писательский» ответ: «Вообще-то, это моя профессия. Единственное, что я хорошо умею, это — допрашивать пленных». Даже учитывая то, что служил Сэлинджер в армии не тоталитарной, а демократической страны, где принято пленных допрашивать, а не пытать, — все одно славно.
(. )
Продолжение далее
Джером Сэлинджер: «После моей смерти…», или ночные кошмары обиженной дочери писателя
В США на 92-м году жизни скончался известный писатель Джером Сэлинджер. Оглушительный успех ему принес роман «Над пропастью во ржи», после этого писатель удалился от мира и жил затворником 40 лет, при этом не прекращая писать, сообщает www.vesti.ru. По словам сына Сэлинджера, его отец умер естественной смертью в своем доме.
Избегать всеобщего внимания Сэлинджер начинает, как только к нему приходит настоящая слава. Единственный роман «Над пропастью во ржи» выходит в 1951 году. До этого сын нью-йоркского торговца сыром издавался, короткий рассказ «Хорошо ловится рыбка-бананка» читатели тоже знали, но по большей части в Америке. Однако именно роман о трехдневных похождениях по Нью-Йорку 17-летнего Холдена Колфилда, исключенного из частной школы, делает Сэлинджера всемирно известным.
Чем популярнее становится роман, тем больше его автор замыкается в себе. В 1953 году «Над пропастью во ржи» уже бестселлер. Сэлинджер неожиданно покидает Нью-Йорк и переезжает в глухую деревню Корниш, затерянную в холмах Нью-Хэмпшира. Первое время и здесь он принимает у себя дома местных школьников. Но после того, как один из них публикует в местной газете фрагменты беседы с писателем, Сэлинджер резко обрывает контакты с внешним миром.
Близко к его дому на холме с видом на реку Коннектикут постороннему не подъехать. Частная собственность. О смерти писателя сообщил сын через агента отца: «Несмотря на перелом бедра в мае прошлого года, он чувствовал себя довольно хорошо. Но после нового года его здоровье пошло на спад».
Попытки найти Сэлинджера и поговорить с ним описаны в десятках газетных статей. Но молчание за все эти годы затворник нарушил лишь однажды.
Единственное интервью автор «Над пропастью во ржи» дал корреспонденту The New York Times в 1974 году, сообщает www.kp.ru
Он заговорил, только когда возмутился. Сэлинджер был раздражен, узнав, что вышел сборник его ранее написанных рассказов. И он нарушил публичное молчание, дав интервью о том, почему не хочет, чтобы его произведения печатали при жизни.
Джером Сэлинджер предупредил, что звонит на минутку, но разговор затянулся на полчаса. Автор «над пропастью во ржи» говорил о своей работе, о навязчивом внимании прессы и издательств к его частной жизни. Он говорил, что возмущен изданием сборников с его ранними рассказами. Тираж в 25 тысяч экземпляров расходился в Сан-Франциско, Нью-Йорке, Чикаго и других городах за 3-5 долларов за сборник. «Некоторые рассказы, которые моя собственность, были напечатаны без разрешения. Их просто у меня украли. Это незаконно, несправедливо. Это тоже самое, что вы повесили в шкаф свое любимое пальто, а кто-то надел его и ушел. Вы остались без любимой вещи. Вот такие сейчас испытываю чувства».
Сэлинджер объяснил, что его начинания в прозе, должны были остаться только его достоянием.
«Я написал их давно и никогда не хотел публиковать. Они должны были умереть вместе со мной. И не потому, что хотел скрыть свои ранние произведения. Просто они не достойны публикации». И добавил: «Да, за мной сложилась репутация закрытого от общества человека. Но я просто пытаюсь защитить себя и свою работу. Хочу, чтобы все закончилось, не было вмешательств. Я пишу каждый день, но только для себя. И не хочу ничего больше публиковать. Может быть, после моей смерти и появится что-то. «.
В своих мемуарах «Ловец снов» об отце Маргарет Сэлинджер написала, что вся комната Джерома завалена рукописями, с пометками что можно и что не нужно печатать.
Мемуары опубликовали, когда ей исполнилось 44 года. Говорят, Маргарет перестала разговаривать с отцом, начав писать эту книгу. После выхода «Над пропастью во сне» ценители творчества Сэлинджера возненавидели Пэгги.
Это не первая попытка понять корнишского затворника. Давняя пассия Сэлинджера, Джойс Мэйнард, в 1998 году издала мемуары «At Home in the World», где рассказала в том числе и о своем возлюбленном. Книга Маргарет Сэлинджер «Над пропастью во сне» появилась в 2000 году. Обе попытки кажутся неудачными: мелкие подробности мало что добавляют к образу Дж.Д. Сэлинджера.
Книга балансирует между романом воспитания и мемуарами, между явью и галлюцинациями.
Джером Сэлинджер, «Солдат во Франции»
О Джероме Сэлинджер, скончавшемся накануне в США на 92-м году жизни, известно очень мало. Автор всемирно известного романа «Над пропастью во ржи» ушел в добровольную изоляцию от общества, когда ему было чуть больше 30 лет, а в 50 лет публиковался в последний раз. На протяжении десятилетий классик американской литературы не давал интервью и не позволял себя фотографировать.
О детстве и юности
Отец стремился дать сыну хорошее образование. В 1936 году Сэлинджер закончил военное училище в Вэлли-Фордж в Пенсильвании; затем слушал лекции в Нью-Йоркском университете, Урсинус-колледже в Пенсильвании, Колумбийском университете, но ни одно из высших учебных заведений так и не окончил.
В 1942 году Джерома Сэлинджера призвали в армию, в 1943-м в чине сержант перевели в контрразведку и направили в город Нэшвилл в Теннесси. 6 июня 1944 года сержант Сэлинджер в составе отдела контрразведки 12-го пехотного полка 4-й пехотной дивизии участвовал в высадке десанта в Нормандии. Работал с военнопленными, принимал участие в освобождении узников концлагерей. Вторая мировая война наложила большой отпечаток на его жизнь и творчество.
О личной жизни
Вскоре брак распался. Как пишет дочь писателя Маргарет Сэлинджер в своей книге об отце «Ловец снов» (Dream Catcher, по аналогии с The Catcher in the Rye): «Она ненавидела евреев с той же страстью, с какой он ненавидел нацистов». Позже для Сильвии Сэлинджер придумал презрительную кличку «Салива» (по-английски «слюна»), сообщается на сайте, посвященном писателю.
В 1966 лет писатель развелся с матерью своих детей, ее место заняла 18-летняя журналистка Джойс Мэйнард. Потом он женился на Колин, которая была младше своего мужа на 50 лет.
О «Пропасти»
Писательская карьера Сэлинджера началась еще до службы в армии с публикации коротких рассказов в нью-йоркских журналах. Его первый рассказ «Молодые люди» (Young Folks) был опубликован в журнале «Стори» в 1940 году, но первую настоящую известность ему принес рассказ «Хорошо ловится рыбка-бананка» в 1948 году.
Сейчас во многих американских школах роман входит в списки рекомендованной для чтения литературы. Он остается популярным среди старшеклассников и студентов, видящих в герое, Холдене Колфилде, выразителя своих взглядов и настроений. В книге в весьма откровенной форме рассказывается о его обостренном восприятии американской действительности и неприятии общих канонов и морали современного общества.
О «спущенных штанах»
Как писал американский театральный критик Джон Фридман о творчестве Сэлинджера, «то немногое, что он написал, настолько серьезно повлияло не только на американскую культуру, но и мировую культуру… Это удивительно, конечно. Я думаю, что не было ни одного писателя, который так мало написал и так сильно повлиял на мировую культуру», цитирует его телеканал «Культура».
О литературном затворничестве
Прекратив печататься, Сэлинджэр стал вести жизнь затворника за высокой оградой в особняке в городке Корниш в Нью-Хэмпшире, который он купил в 1952 году на гонорар со своего романа, сообщается на сайте «Православие и мир». Писатель стал известным отчасти и из-за своего отчаянного нежелания становиться таковым.
За годы затворничества Сэлинджер единственный раз дал интервью: в 1974 году он прокомментировал для The New York Times выход сборника своих ранних рассказов. В следующий раз он вышел в свет, если так можно сказать, в 1981 году, когда подал в суд на журналиста, опубликовавшего сфабрикованное интервью с ним, сообщает «Правда.Ру».
В прошлом году знаменитый писатель судился с автором романа «60 лет спустя: пройдя сквозь рожь», повествующего о жизни постаревшего Колдена Холфилда, героя «Над пропастью во ржи». Сэлинджер выиграл дело.
Об образе жизни
Известно, что Сэлинджер изучал и перепробовал массу экзотических религиозных учений: дзен-буддизм, сайентологию, крия-йогу, дианетику. Занимался развитием христианских идей Толстого.
В мемуарах дочь писателя рассказала и о других странных увлечениях отца, таких как создание новых диет. Например, неделю ел только сырые овощи, потом питался исключительно белковой пищей.
О будущем Сэлинджера
Это означает, что у поклонников Великого Затворника Джерома Сэлинджера есть шанс познакомиться с писателем поближе хотя бы после его смерти.