Граф нулин о чем
Анализ стихотворения «Граф Нулин» Александра Пушкина
«Граф Нулин» вызвал столько споров в среде критиков и исследователей Пушкина, сколько ни одно другое произведение. В нем усмотрели не меньше трех направлений мысли поэта. Одно — это открытие своеобразной натурфилософии в поэтической сфере. Другое — философия причин и следствий, выраженных в гротескной форме презренной прозы. Третье поддерживают те, кто понимают феномен Александра Сергеевича как мыслителя, непредсказуемого в принципе и, в силу этого, не поддающегося простому анализу. Суд времени пока не вынес окончательного вердикта.
Обстоятельства и реалии
Два дня, 13 и 14 декабря 1825 года потребовались для написания шуточной, как ее определяет Википедия, поэмы. Но время было совсем нешуточное. 14 числа состоялось выступление декабристов на Сенатской площади. Зачинщики были повешены и Пушкин всерьез подозревал, что мог оказаться в их числе.
К тому времени он уже полтора года безвылазно сидел в деревне Михайловской, куда его сослал Александр I. Внезапно император умирает и Пушкин решается самовольно побывать в Петербурге, надеясь, что в сложившихся обстоятельствах его отлучка не будет замечена. Он выезжает 13-го, но плохие приметы (заяц и священник, попавшиеся на дороге) заставляют его вернуться.
В тот же день он начинает писать поэму. На второй случается восстание. Он еще ничего не знает об этом, завершает свой труд. Когда вести дошли до него, он понял, какой опасности подвергался. Случись ему добраться до Петербурга, он был бы вынужден примкнуть к своим друзьями на Сенатской площади.
Его Величество случай
Как пришло в голову перенести Рим в русскую деревню, сына императора сделать никчемным графом Нулиным, а добродетельную Лукрецию изобразить скучающей помещицей Натальей Павловной, объяснить никто не может. Но пришло. И Пушкина захватила эта мысль. Первое название поэмы должно было звучать как «Новый Тарквиний».
Но деревня не Рим, помещик не сын императора, да и трагических последствий адюльтера при любом исходе ожидать не приходилось. Трагедия мирового масштаба выродилась в деревенскую сплетню, со смехом и прибаутками. Один и тот же случай, попытка соблазнения, может привести к последствиям, объяснить которые не дано философам.
Натурфилософия поэзии
И до Пушкина, и еще долго после него, поэзия считалась областью возвышенного, чему не место в обыденной жизни, чей язык «презренная проза». Ее можно зарифмовать, но от этого она не станет искусством. Поэтому критика того времени назвала поэму безнравственной, бессодержательно и прозаической. Александр Сергеевич, надо думать, предвидел такой поворот, иначе бы он не вывел мораль:
Теперь мы можем справедливо
Сказать, что в наши времена
Супругу верная жена,
Друзья мои, совсем не диво.
Вам нужна нравственность? Ну вот, получите ее. Примерно так мог подумать Пушкин, заключая поэму такими строками.
Но уже Белинский определил произведение как «первый опыт русского натурализма». Опровергать великого критика никто не стал, так этот ярлык и остался за поэмой на все времена. А Пушкин стал основоположником реализма в поэзии, из которого потом вырос реализм социалистический.
Если б сам поэт знал кем его будут считать из-за невинной шутки в стихах, он бы долго смеялся. Потому что в своих записках о том, как возник замысел повести. Объяснил, что ему представилось, как Лукреция отвешивает пощечину царственному сыну из-за чего тот мог отказаться от преступного намерения и вся история выбрала бы другой путь.
А слава первого реалиста могла достаться князю А.А. Шаховскому за комедию «Не любо – не слушай, а лгать не мешай». Он опубликовал ее за семь лет до восстания декабристов и там много отрывков, подобных этому:
К тому ж валдайские пригорки
Измучили меня всю ночь
Ямщик мой повернул так круто от оврага,
Что шкворень пополам… оторвалася вага
И с дышлом лошади, как вихрь, умчались прочь.
Ничего не напоминает?
Шутка или пародия?
Скорее, все же и то, и другое. Пушкин писал в приподнятом настроении, близость перемен будоражила, а шутить он умел, как никто другой. И никаким другим стилем, кроме шуточного и отчасти сатирического, написать пародию он не мог.
К Лукреции Тарквиний новый
Отправился, на всё готовый.
Так иногда лукавый кот,
Жеманный баловень служанки,
За мышью крадется с лежанки:
Украдкой, медленно идет,
Полузажмурясь подступает,
Свернется в ком, хвостом играет,
Разинет когти хитрых лап
И вдруг бедняжку цап-царап.
Вот только новоявленному Тарквинию повезло меньше, чем коту. Бежал после пощечины добродетельной Натальи Павловны, наделав шум на весь дом. Бежал из деревни, когда возвратился муж. И вся трагедия завершается смехом соседского помещика, услышавшего эту историю от героини, вместе с мужем, вернувшимся с охоты. Ах да, еще и нравоучением о верных женах.
Пусть Пушкин лишится когда-нибудь титула основоположника реализма. Любить его меньше не станут. А читать будут всегда. В том числе «Граф Нулин», в котором воплотилось все: и шутка, и пародия, и реализм, и очарование случая.
Псевдолотман. Историко-бытовой комментарий к поэме А. С. Пушкина «Граф Нулин»
Приближение к аутентичному восприятию текста поэмы А.С. Пушкина «Граф нулин» подразумевает знакомство со многими забытыми понятиями и явлениями. Разделим их для удобства на три круга. Первый круг – это общие представления о жизни и быте того общественного слоя, а именно российского дворянства первой четверти XIX века, к которому принадлежат герои поэмы. Эти представления сравнительно устойчивы на протяжении большого отрезка времени. Они начинают формироваться в 30-40-е годы XVIII века и уходят в прошлое (и то не сразу) с отменой крепостного права в России, то есть в 60-е годы века девятнадцатого. Второй круг – детали быта, а также интересы, взгляды и представления, отражающие специфику того исторического отрезка, в который помещено действие поэмы, то есть середины 20-х гг. XIX века. Третий – знакомство с уровнем образования и литературными интересами возможного читателя поэмы этого времени и, соответственно, понимание тех аллюзий, которые у него могли возникнуть. Издание второе.
Оглавление
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Псевдолотман. Историко-бытовой комментарий к поэме А. С. Пушкина «Граф Нулин» предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Пора, пора! Рога трубят;
Псари в охотничьих уборах
Чем свет уж на конях сидят,
Борзые прыгают на сворах.
Выходит барин на крыльцо,
Всё, подбочась, обозревает;
Его довольное лицо
Приятной важностью сияет.
Чекмень затянутый на нем,
За пазухой во фляжке ром,
И рог на бронзовой цепочке.
В ночном чепце, в одном платочке,
Глазами сонными жена
Сердито смотрит из окна
На сбор, на псарную тревогу.
Вот мужу подвели коня;
Он холку хвать и в стремя в ногу,
Кричит жене: не жди меня!
И выезжает на дорогу.
Поэма начинается с описания псовой охоты — одной из главных примет усадебной жизни российского дворянства от середины XVIII века до примерно 40-х годов века XIX. Будучи в XVI–XVII веках «забавой» по преимуществу царской и боярской, она была почти забыта на рубеже XVII и XVIII столетий.
Обычаи двора в значительной степени определяли бытовые привычки дворян, а Петр I охоту не жаловал, как и другие «бездельные» развлечения. При потомках его — Петре II и Елизавете Петровне — придворная охота была возрождена, но массовым увлечением она смогла стать только к концу XVIII века, после упомянутых нами выше событий. В то время существовало четыре типа охоты.
Соколиная охота, чрезвычайно дорогая, доступная только двору и крупным вельможам, пережила пик своей популярности при царе Алексее Михайловиче. Тогда в Москве даже существовал Соколиный Приказ, занятый разведением охотничьих птиц и организацией царской охоты. К концу XVIII столетия эта разновидность охоты стала событием чрезвычайно редким, почти исключительным.
Загонная охота на крупного хищника (чаще всего — медведя), заканчивающаяся поединком охотника и зверя, имела отчетливо простонародный привкус и одновременно считалась проявлением удали и молодечества. Для особой породы снобов, гордившихся своей природной силой (вроде братьев Орловых в екатерининские времена), такие поединки были предметом исключительной гордости.
Охота с ружьем, главным образом на птицу, похожая больше на осенние заготовки провианта, чем на развлечение, не была широко распространена. Добавление к этой охоте элементов соколиной делали ее и полезной, и привлекательной.
Вот как описывает такую «смешанную» охоту современник: «Трое суток прорыскали в поле верст 20 от Липецка за крупною полевою дичью: стрепетами, драхвами, дикими гусями и журавлями. Брали с собой больших ястребов, которые чрезвычайно нас тешили. Привезли всякой птицы чуть не целый воз — словом, веселились напропалую» (Жихарев, 248–249).
Однако, как с полным правом утверждал авторитетный исследователь (а отчасти и очевидец) дворянского быта той эпохи, «исключительным занятием дворян-помещиков, была… псовая охота [выделено мной. — Авт.]» (Селиванов, 96). Именно она считалась в ту эпоху чисто дворянским, благородным занятием в противовес крестьянской охоте — силками, или мещанской — с ружьем. Были таки, кто считал охот единственным благородным занятием. Так, отставной фаворит Екатерины II, граф Завадовский, писал своему приятелю, графу Воронцову в 1780 году: «Вместо того чтоб хозяйство разбирать, я с утра до вечера живу на охоте и забываю все выгоды, которые держат вас в столице» (Архив, 21).
А псовая охота, к тому же, не только самая азартная разновидность охоты, но и самая знаковая. Занятие псовой охотой утверждало любого помещика в качестве владетельного сеньора: он охотится на своих землях, со своими собаками, в окружении своих слуг. Одновременно с этим охотник становился членом большого, но хорошо очерченного и замкнутого круга посвященных — «собачников».
Охота часто была коллективной: «Поездки на охоту были чем-то вроде военных походов… Человек 20 соседей и любителей охоты съезжались со свитою и сворами собак и выезжали на рассвете с верховыми музыкантами…» (Бутенев, 21). Такого рода охотничьи экспедиции одновременно символизировали верность древним традициям «служилого сословия», возмещая потребность в «военных подвигах», и позволяли вырваться за пределы чисто хозяйственных интересов.
Само слово «охота» имело расширительный смысл: это и сами собаки — предмет постоянной заботы и особой гордости; и вся совокупность атрибутов, необходимых для этого занятия, включая людей, одежду, аксессуары; и, конечно же, сам процесс, к описанию которого мы постепенно приближаемся. Для многих помещиков охота была не только и не столько времяпрепровождением, сколько образом жизни с сентября по март.
Вот один характерный пример. Саратовский помещик Лев Яковлевич Рославлев «держал громадную псарню, множество псарей, и его выезды на охоту представляли зрелище, вроде средневекового переселения народов: со всеми своими псарнями и псарями, верховыми лошадьми, огромным обозом всяких запасов, вин, вещей, с многочисленной компанией приятелей, любителей охоты, он не довольствовался одной Саратовской губернией, но объезжал все соседние, добирался до оренбургских степей и пропадал в охотничьих разъездах по нескольку месяцев. Так продолжалось, пока хватило состояния, двух или трех тысяч душ и кончилось вместе с ними» Фадеев, 18).
В псовой охоте помещик выступал одновременно в нескольких ролях: он и хозяин охоты, и участник, и зритель, и болельщик. Но он же и постановщик большого костюмированного представления под названием «охота», где главными актерами выступают зверь-жертва (заяц, лисица, волк), охотничьи собаки, выгоняющие жертву из укрытия (гончие) и настигающие ее (борзые).
Помещик, не имевший средств на стаю гончих, охотился только с борзыми и именовался «мелкотравчатым», то есть способным затравить лишь мелкую дичь, вроде зайцев (Вальцов, 8). Судя по первым строкам поэмы, муж Натальи Павловны, хотя и не мог сравниться охотой с известным любителем генерал-майором Л.Д. Измайловым, державшим «до 200 собак и до 3000 охотников и псарей» (Селиванов, 78), но и к мелкотравчатым отнюдь не принадлежал.
Сама охота происходила следующим образом. За день до ее начала на место сбора собирались соседи-охотники, а вечером устраивалось совещание с ловчим — главным распорядителем охоты из слуг — о маршруте. Выезжали чаще всего на рассвете. Сигналом к движению служил звук рога устроителя охоты (или специально назначенного человека), вслед за которым начинали трубить все участники охоты. Место охоты именовалось отъезжим полем, а небольшой лесок, группа деревьев или кустарник, откуда предстояло выгнать зверя, — островом. Псари с гончими окружали «остров» и начинали порскать — кричать и хлопать в ладоши под лай гончих. Охотники же со стремянными окружали остров вторым кольцом (или становились с противоположного от псарей его края) и, при появлении зверя в поле, спускали борзых со свор. Добыча доставалась тому охотнику, чьим собакам удалось ее затравить, то есть схватить и придушить. Вот как описана охота в стихотворении П.А. Вяземского «Первый снег»:
«Там ловчих полк готов; их взор нетерпеливый
Допрашивает след добычи торопливой, —
На бегство робкого нескромный снег донес;
С неволи спущенный за жертвой хищный пес
Вверяется стремглав предательскому следу,
Успех охоты зависел от многих факторов: умения ловчего выбрать направление охоты и расставить псарей; хладнокровия и выдержки охотника, на которого выходил зверь; нюха легавых и скоростных качеств борзых. Результаты короткой — дневной и полдневной охоты хорошо отражает дневник приживала многих дворянских семей конца XVIII века Палладия Лаврова, жившего в апреле 1778 года в семье князя П.А. Прозоровского:
«26 апреля. Были все у обедни, после обеда ездили на охоту, привезли 4 зайца…
28 апреля. Поутру князья уехали на охоту и были до вечера… Привезли 19 зайцев…
30 апреля. После обеда князья ездили с собаками и привезли 6 зайцев» (Похождения… 450).
Все детали поэмы «Граф Нулин» указывают на то, что для мужа Натальи Павловны охота не просто развлечение, а подлинная страсть, главная составляющая жизни. Первый и последний раз отступив от принципа подстрочного комментария, соединим их вместе:
а) … рога трубят — поскольку действовало правило «один охотник — один рог», то объяснение множественному числу — рога — может быть двояким. Либо муж Натальи Павловны выступает организатором охоты для менее богатых соседей, либо он так увлечен этой забавой, что раздал рога своим слугам — ловчему, доезжачему (главному смотрителю за гончими), выжлятникам — помощникам доезжачего, объединенным общим наименованием псари. (Мы оставляем без комментария бросающуюся в глаза двусмысленность всей этой фразы в соотнесении с тем, что составляет основное содержание поэмы.)
б) Псари в охотничьих уборах — возможность нарядить всех слуг, участвующих в охоте, в особые костюмы была только у очень богатых людей, вроде уже упомянутого нами Л.И. Измайлова, у которого одежда свиты и охотничьи рога были отделаны серебром. Но и среди очень богатых настоящие охотники выделялись именно тем, что придавали значение всем деталям охоты, от формы охотничьего ножа и звучания рога до команд, подаваемых на каждой стадии травли. Такого рода охотники не могли не одевать своих псарей в «особые мундиры», как это было заведено в имении деда жены Пушкина А.Н. Гончарова (Бутенев, 8). В описании одной из мемуаристок псари ее отца «составляли как бы особую касту людей и почти все были сущие разбойники». И далее: «У них был красный мундир, синие шапки и серые лошади для парадной охоты, а синие кафтаны и разношерстные лошади для вседневной» (Менгден, 105).
в) Его довольное лицо
Приятной важностью сияет.
Глазами сонными жена
Сердито смотрит из окна — муж не только не замечает настроения Натальи Павловны (он еще много чего не замечает), но и в своем увлечении охотой даже не может себе представить, как момент его высшего торжества — начало охоты — может кого-то не интересовать или даже злить.
г) Шла баба через грязный двор — упоминание грязного двора — укор не только хозяйке, но и хозяину усадьбы, которому недосуг заниматься хозяйством, поскольку все мысли занимает охота.
д) Наташа! там у огорода
Мы затравили русака… — после приветствия и набора дежурных фраз хозяин сразу же переходит к теме, которая его действительно интересует. Хотя хвастаться по большому счету нечем: один заяц — незавидный результат. Тем не менее, истинный охотник не может говорить ни о чем, кроме как о любимом занятии, даже если тем самым вносит диссонанс в ход беседы.
е)…графа он визжать заставит,
Что псами он его затравит — такая реакция на известие об оскорблении говорит не только о значительной разнице в возрасте и, вероятно, в чинах, из-за чего мужу не приходит в голову мысль о дуэли. Первая мысль — о собаках, и это дает повод предположить, что все мысли мужа Натальи Павловны — о них же.
А теперь всё по порядку.
Пора, пора! рога трубят — Н.А. Еськова приводит устное замечание Г.А. Лесскиса: «Пора, пора!» — это то, что «говорят» рога (Еськова, 71). Такое понимание требует другой пунктуации:
«Пора, пора!» — рога трубят…»
Пора — в данном случае — это и время для охоты (охотничья пора), и время ее начала (пора ехать). Но это, одновременно, и зачин, создающий иллюзию внезапно ожившей картины с условным названием «Сбор на охоту». Картины (и гравюры) такого рода были широко распространены в Европе XVIII — начала XIX в.
Н. Мазур обратила внимание на то, что начало поэмы практически совпадает с началом песни Беранже «Двойная охота» («La Double Chasse»):
Allons, chasseur, vite en campagne;
du cor n’entends-tu pas le son? (1815)
(Вперед, охотник, скорее в поле,
Разве ты не слышишь звука рогов?)
Автор находит и другие параллели между поэмой Пушкина и песней Беранже (Мазур, 38–51).
Выходит барин на крыльцо, — Само слово «барин» удобно будет прокомментировать в другом месте (см. главу 10). А сейчас — немного о другом. А.М. Гордин предположил, что в качестве прототипов помещичьей четы в поэме могли выступить соседи Пушкина по Михайловскому: владелец села Ругодева Николай Михайлович Шушерин и его супруга Наталья Николаевна. Шушерины были хорошо знакомы родителям поэта, посещали они и имение Осиповых-Вульф Тригорское, где с ними мог познакомиться и сам Александр Сергеевич. В характеристике А.М. Гордина, Шушерин выглядит, как alter ego барина, отправляющегося на охоту в первых строках поэмы: «Он любил окружать себя всякого рода приживалами и гордился перед соседями своими необыкновенно длинными холеными ногтями да псарней. Охота, собаки составляли его главный жизненный интерес» (Гордин, 198 и 293).
Суждение это опирается на дневниковую запись В.Д. Философова от 12 июля 1838 г., приведенную Л.Л. Слонимской в примечаниях к письмам С.Л. и Н.О. Пушкиных к дочери — О.С. Палищевой. В этой записи Н.М. Шушерин представлен, как человек с «огромными ногтями и еще огромнейшей семьей собак, из коих одна слепа» (Письма, 16). Согласимся, что одной любви к собакам слишком мало для того, чтобы соответствовать образу, представленному в первых строках поэмы. К тому же, как отметил в одном из писем С.Л. Пушкин, Шушерин любил «изображать больного» (Письма, 113), что с этими образом кардинально расходится. Что же касается Натальи Николаевны Шушериной, то она была сверстницей матери поэта — Надежды Осиповны Пушкиной — и уже поэтому никак не подходит на роль прототипа Натальи Павловны.
Его довольное лицо
Приятной важностью сияет — сочетание «приятная важность» означает, что муж Натальи Павловны благосклонно и снисходительно относится к окружающим, что вытекает из значения глагола приятствовать — покровительствовать кому-либо и быть к нему благосклонным (Даль, III, 465).
Чекмень затянутый на нем — все детали наряда мужа Натальи Павловны одновременно и чрезвычайно типичны, и выделяются тщательно продуманным отступлением от обычного стандарта.
«Почтенный пращур мой, такой же грубиян,
Как дедушка его, нахальный Чингисхан,
В чекмене лёгоньком, среди мечей разящих,
Ордами управлял в полях, войной гремящих.
Я тем же пламенем, как Чингисхан, горю;
Как пращур мой Батый, готов на бранну прю,
Но мне ль, любезный граф, в французском одеянье
Явиться в авангард, как франту на гулянье,
Завязывать жабо, причёску поправлять
И усачам себя Линдором показать!»
Чекмень здесь противопоставлен жабо — элементу штатского и, более того, светского одеяния. А если учесть, что тут же усачам (то есть солдатам, гусарам) противопоставляется Линдор — любимая собачка императрицы Екатерины II (тоже вошедшая в стихи и ставшая нарицательным обозначением лебезящего придворного), то становится понятно: чекмень — грубая одежда воина. Соответственно, мы можем предполагать, что чекмень мужа Натальи Павловны неслучаен и служит напоминанием о прошлых «бранях» — воинской службе.
…за кушаком — «Кушак — пояс или опояска, широкая тесьма, либо полотнище ткани, иногда с бархатом по концам, для обвязки человека в перехвате по верхней одежде» (Даль, II, 229).
За пазухой во фляжке ром, — фляга с «горячительным» напитком — обязательный и непременный атрибут осенне-зимней охоты. Но чаще всего охотники использовали «сладкую водку» — ратафию. Это напиток высокой крепости, производимый самими помещиками и настаиваемый по собственному вкусу. Ром во фляге может указывать и на богатство помещика, не скупящегося на покупку «необязательных» напитков, и на особое охотничье щегольство. К тому же ром — наиболее распространенный напиток в армейских и флотских — но не гвардейских — частях того времени. Е.И. Раевская сохранила для нас очень характерный рассказ матери, относящийся к рубежу 10-20-х гг. XIX в.: «После замужества… к нам ездили товарищи моего мужа, военные; я считала своим долгом принимать их любезно и всегда им сама в гостиной чай разливала, но эти господа отучили меня от этого занятия. Однажды приехал один из кавказских сослуживцев вашего отца. Я невзначай спросила его: любит ли он чай? сколько чашек пьет его? — Двенадцать стаканов с ромом и двенадцать без рома, — отвечал он» (Раевская, 956). Для отставных офицеров ром на охоте — дань полковой традиции и воспоминание о лихой военной юности.
И рог на бронзовой цепочке — а не на шнурке — еще один признак своеобразного охотничьего франтовства. Рог — необходимейшая часть амуниции охотника. По знаку рога начиналась и прекращалась охота. Звук рога служил ориентиром для сбора охотников. К звуку рога хозяина приучались собаки. В случае охоты с большим числом участников и люди, и собаки могли ориентироваться только на звуки рога. См. также фрагмент воспоминаний А.П. Керн, относящийся к 1825 г. о пребывании Пушкина в Михайловском и приездах в соседнее Тригорское: «Вообще же надо сказать, что он не умел скрывать своих чувств, выражал их всегда искренно и был неописанно хорош, когда что-нибудь приятное волновало его… Так, один раз, мы восхищались его тихой радостью, когда он получил от какого-то помещика при любезном письме охотничий рог на бронзовой цепочке, который ему нравился. Читая это письмо и любуясь рогом, он сиял удовольствием и повторял: Charmant, Charmant!» (Керн
Граф Нулин (Пушкин)
Хозяин поместья, молодой барин, «в последних числах сентября», когда «в деревне скучно, гряз ненастье» отправляется на псовую охоту.
Не зная нег,
В отъезжем поле он гарцует,
Везде находит свой ночлег,
Бранится, мокнет и пирует
Опустошительный набег.
Автор считает, что в отсутствие мужа жена должна заниматься домашним хозяйством:
Занятий мало ль есть у ней:
Грибы солить, кормить гусей,
Заказывать обед и ужин,
В амбар и в погреб заглянуть, —
Хозяйки глаз повсюду нужен;
Он вмиг заметит что-нибудь.
Однако героиня (здесь рассказчик вспоминает, что не дал ей имя, и тут же нарекает ее Наташей, или Натальей Павловной) всей этой «хозяйственной частью» не занималась, так как воспитывалась благородном пансионе. Она читает нудный сентиментальный роман — по началу внимательно, но «скоро как-то развлеклась перед окном возникшей дракой козла с дворовою собакой». Внезапно слышится колокольчик. Его звон волнует сердце Натальи Павловны:
Не друг ли едет запоздалый,
Товарищ юности удалой.
С балкона Наталья Павловна с досадой видит, как коляска проезжает мимо, но к её радости на косогоре экипаж переворачивается. Наталья Павловна приказывает дворовым оказать помощь барину и позвать его обедать. «Барин» оказывается молодым французом:
Граф Нулин из чужих краёв,
Где промотал он в вихре моды
Свои грядущие доходы.
Себя казать, как чудный зверь,
В Петрополь едет он теперь.
За обедом идёт обычный разговор. Граф «святую Русь бранит, дивится, как можно жить в её снегах», рассказывает о театре, моде. Наталья Павловна интересуется всеми достижениями «культуры», которым её учили в пансионе. Граф заметно веселеет, даже пытается спеть новую песенку, про себя отмечая, что хозяйка чрезвычайно мила. Та кокетничает с ним, а когда граф на прощание целует ей руку, жмёт ему руку в ответ. Придя к себе, Наталья Павловна забывает о графе и спокойно ложится спать. Нулин между тем тешит себя романтическими надеждами. Он вспоминает подробности их разговора, особенности фигуры и телосложения хозяйки, после чего решает отправиться к ней.
Так иногда лукавый кот,
Жеманный баловень служанки,
За мышью крадется с лежанки.
Граф подкрадывается к двери, входит в комнату хозяйки.
Хозяйка мирно почивает,
Иль притворяется, что спит.
Нулин бросается к ней, «дерзновенною рукой коснуться хочет одеяла». Наталья Павловна, опомнившись, то ли от гнева, то ли от страха, даёт Нулину пощёчину. Лает шпиц хозяйки, просыпается служанка Параша. Заслышав её шаги, Нулин обращается в «постыдный бег».
Смеялся Лидии, их сосед,
Помещик двадцати трёх лет.
Теперь мы можем справедливо
Сказать, что в наши времена
Супругу верная жена,
Друзья мои, совсем не диво.