цветы зла о чем книга
Краткое содержание Бодлер Цветы зла для читательского дневника
«Цветы зла» – это сборник стихов, написанный Шарлем Бодлером в 1857 году. Рукопись считается апогеем всего творческого пути автора. Сборник больше напоминает единое произведение, в котором лирический герой проходит целую жизнь в поисках своего идеала. Произведение делиться на пять глав, каждая из которых наполнена не только переживаниями, терзающими героя, но и определенными мыслями, в раздумья о которых все глубже погружается автор. Бодлер хотел преподнести «Цветы зла» как подобие «Божественной комедии» Данте, но в поэтической форме.
Первая часть – «Сплин и Идеал»
Первая часть «Цветов зла» является самой длинной и насчитывает 94 стихотворения. Бодлер показывает читателям насколько сильно противостояние в душе каждого человека, как происходит борьба между светом и тьмой. Совершение грехов и неправильные решения ведут людей во мрак и хаос, в то время как стремление к идеалам и праведные поступки – путь на свет. В завершающих стихотворениях главы лирический герой понимает, что проваливается в пучину ужасающей тоски и уныния.
Вторая часть – «Парижские картины»
Во второй части душа героя все еще прибывает в смятении и хаосе, но теперь он находится в Париже. Однако, большое скопление людей никак не помогает лирическому героя перебороть ту тоску, в которой он прибывает. Тема маленького человека активно проявляется автором в этой главе. Всего сутки понадобились лирическому герою для того, чтобы признать то, что он одинок в центре огромного безликого Парижа.
Третья часть – «Вино»
Не выдерживая напора разочарования и одиночества, герой старается уйти всего этого с помощью алкоголя и наркотиков. Однако, они только усиливают его тоску по жизни. Из-за этого лирический герой больше не может трезво думать и анализировать происходящее, а его душа больше не отличает свет от тьмы. Но вот эйфория остается позади и остается лишь все та же боль и одиночество, которые начинают сжигать душу героя.
Часть четвертая – «Цветы зла»
Лирический герой опускается всё ниже в омут греховности. Он не останавливается лишь на алкоголе и наркотиках, совершает целую череду грехов, начиная от похоти и заканчивая убийством.
Пятая часть – «Мятеж»
Понимая, что падать в пропасть уже нет сил, лирический герой встает против всего мира. Часть состоит только из трех стихотворений, однако они импульсивные и богоборческие.
Шестая часть – «Смерть»
В конце концов лирический герой находит свой покой, но это является смертью. Он не приходит к тому, к чему стремился на протяжении своего пути.
В «Цветах зла» автор показывает читателю одиночество души, которая мечется в попытке найти идеал.
Другие пересказы и отзывы для читательского дневника
Главный герой произведения, он же рассказчик, в один из погожих июльских дней отправляется на охоту. На обратном пути герой понимает, что заблудился и не может найти дорогу домой. Остановившись на ночлег на лугу в компании крестьянских мальчишек
Известнейший во всем мире американский писатель Рэй Дуглас Брэдбери неспроста почитается вот уже который год, ведь его творчество в самом деле отличается определенной идеей и формой подачи для читателя.
В одном из пограничных посёлков, на севере, каждый житель знает друг друга в лицо и поэтому, Роман Панкевич, сразу же приметил мальчика тринадцати лет, одетого ни как другие ребятишки
На перепутье временных коллизий: во время Гражданской войны, в Крыму встречаются интеллигент из Петербурга Голубков и Серафима Корзухина. Идет война, гибнут люди. Голодно, страшно и безрадостно.
«Гнусность соседствует с низостью, а мерзость источает смрад»: почему «Цветы зла» Бодлера — великая книга?
Филолог Ксения Шилина рассказывает о Шарле Бодлере — самом скандальном французском поэте XIX века, который научил нас видеть прекрасное в безобразном и повлиял не только на французскую литературу, но и на русский Серебряный век.
«Гнусность соседствует с низостью, а мерзость источает смрад»: почему «Цветы зла» Бодлера — великая книга?
Стихотворный сборник «Цветы зла» Шарля Бодлера — одна из самых эпатажных и скандальных книг за все время существования книгопечатания. Книга, после которой литература, по мнению многих, уже не могла оставаться прежней.
«Цветы зла» полны смрада?
Спокойствие вокруг сборника стихов Бодлера после его выхода в свет 25 июня 1857 года сохранялось всего одиннадцать дней, после чего поэт был обвинен практически во всех грехах. Даже если его в чем-то не обвиняли напрямую, то было очевидно, что прочтение книги уж точно приведет читателей в ад.
«Гнусность соседствует здесь с низостью, а мерзость источает смрад. Доселе не видано было, чтобы столько грудей кусали и даже жевали на таком малом количестве страниц, никогда не бывали мы и на подобном параде бесов, чертей, кошек и паразитов. Эта книга — настоящее прибежище для сердец, пораженных гнилью…» — так писал о сборнике поэта некий Гюстав Бурден в газете «Фигаро» за 5 июля 1857 года.
Возможно, с этого эмоционального отзыва и начинается устойчивый миф о стихотворном сборнике «Цветы зла» как об одном из самых скандальных и даже порочных произведений мировой литературы. Как же был создан именно такой образ? Действительно ли стихи Бодлера — это в первую очередь эстетика безобразного? И правда ли с его подачи литература заинтересовалась пороками?
Образ одной из самых скандальных книг за все время существования книгопечатания, возможно, не состоялся бы без суда над изданием. Хотя в то время во Франции это была неуникальная практика. Буквально полугодом ранее судили «Мадам Бовари» Флобера. Но, в отличие от Флобера, Бодлер суд проиграл. Наказание не было очень суровым: из уже напечатанных книг велели убрать шесть стихотворений: «Украшения», «Лета», «Той, которая была слишком весела», «Окаянные женщины», «Лесбос», «Метаморфозы вампира». А также выписали штраф автору и издателям. В целом же процесс лишь привлек к произведению дополнительное внимание публики.
« Эта книга — настоящее прибежище для сердец, пораженных гнилью…» — так писал о сборнике поэта некий Гюстав Бурден в газете «Фигаро» за 5 июля 1857 года.
Читайте также
К слову, обжаловали это решение суда несколько раз в разные годы, но обвинения с книги сняли лишь в 1949 году. Страсти же вокруг творчества Бодлера не утихают и поныне. Последний раз его произведения оказывались в центре скандала в 2012 году. Тогда в СМИ появилась информация о том, что госнаркоконтроль пытается изъять из продажи книги из некоего списка, в который входила и «Поэма гашиша» Бодлера. Правда ФСКН отрицала существование подобного перечня книг. Но очередной миф, связанный с фигурой и творчеством поэта, лишь дополнил картину.
Надо сказать, Бодлер сам подпитывал эти «мрачные» мифы всей своей биографией. Его путь легко можно назвать жизнетворчеством. Он рано потерял отца, болезненно любил мать, но не мог ей простить быстрого замужества после смерти первого мужа. В его жизни были любовь, страсть, страдания и наслаждения. Он был французской богемой, эпатируя добропорядочных буржуа сначала своими загулами, нарядами, зеленым цветом волос, а потом и стихами. Он получил немалое наследство, стремительно проматывал его, но вскоре лишился всего по настоянию родни, оформившей над ним опеку.
Противоречие — суть творчества
Так что же такого было в его стихах, привлекших столько ненавистников, но еще больше — поклонников? Уже само название «Цветы зла» — это потрясающий поэтический оксюморон. Нечто прекрасное, идеал красоты и гармонии природы — цветы, но на этот раз ими расцветает все самое ужасное и низменное, цветет зло.
О вы, безглазые, безухие друзья,
О черви! к вам пришел мертвец веселый, я;
О вы, философы, сыны земного тленья!
Ползите ж сквозь меня без муки сожаленья;
Кто — труп меж трупами, в ком все давно мертво?
Я вырою себе глубокий, черный ров,
Чтоб в недра тучные и полные улиток
Упасть, на дне стихий найти последний кров
И кости простереть, изнывшие от пыток.
Все эти всплески ненависти и волны обожания вокруг Бодлера появились не зря. Он меняет оптику, смотрит совершенно иначе на то, на что поэты смотрели с начала времен.
Читайте также
В качестве иллюстрации и объяснения подойдет, пожалуй, наиболее известное бодлеровское стихотворение «Падаль». Оно входит в раздел «Сплин и идеал». Это первый и самый большой раздел сборника «Цветы зла». Уже название стиха наталкивает на мысль, что с идеалом это мало связано. И первые строки сразу обещают нам максимально живописную картину смерти, разрушения, гниения:
Вы помните ли то, что видели мы летом?
Мой ангел, помните ли вы
Ту лошадь дохлую под ярким белым светом,
Среди рыжеющей травы?
Полуистлевшая, она, раскинув ноги,
Подобно девке площадной,
Бесстыдно, брюхом вверх лежала у дороги,
Зловонный выделяя гной.
И вот в немыслимом сравнении возникает идеал, расцветает причудливым цветком, давая понять, что так на мир вокруг еще никто не смотрел. Или попросту никто не обладает зрением, дающим возможность это увидеть:
И в небо щерились уже куски скелета,
Большим подобные цветам.
От смрада на лугу, в душистом зное лета,
Едва не стало дурно вам.
Разваливающаяся грудная клетка, полуразложившаяся плоть подобно лепесткам огромного причудливого цветка играют на солнце, тело мертвой лошади цветет и превращается в прекрасный цветок. Один из тех самых цветов зла.
Затем все это безобразие/великолепие соединяется со светлым образом его возлюбленной:
Но вспомните: и вы, заразу источая,
Вы трупом ляжете гнилым,
Вы, солнце глаз моих, звезда моя живая,
Вы, лучезарный серафим.
И вас, красавица, и вас коснется тленье,
И вы сгниете до костей,
Одетая в цветы под скорбные моленья,
Добыча гробовых гостей.
И в этих острых, мучительных строках мы видим все: тоску от потери и невозможности удержать любовь, красоту, силу чувства и осознание того, что важна не реальность, а умение смотреть на нее. Никогда до Бодлера тоска от потери любви не выражалась так. Никогда никто не говорил ангелу и лучезарному серафиму о том, что он станет гнилым трупом и кормом для червей. И если сейчас, в XXI веке, кажется, что в этом нет особой революционности и неожиданности, то следует знать, что для нас нет этого именно потому, что в культуре был и есть Бодлер.
«Ты все мне чудишься, о, царственный Бодлер»
Бодлер-критик способствовал тому, какое место в культуре заняли Эдгар По, Делакруа и его коллеги по Салонам 1845, 1846 и других годов. О нем самом писали Вальтер Беньямин и Жан-Поль Сартр, раскрывая себя как мыслителей и философов.
Русскому Серебряному веку, вероятно, пришлось бы придумать Бодлера, если бы его не существовало. Его переводили, посвящали ему стихи буквально все: Валерий Брюсов, Константин Бальмонт, Эллис, Иннокентий Анненский, Марина Цветаева, Игорь Северянин. Писали о нем Лев Толстой, Максим Горький, Антон Чехов. Причем Толстой, например, был противником Бодлера. Он смотрел на искусство с принципиально иных позиций и подчеркивал: «В последнее время не только туманность, загадочность, темнота и недоступность для масс поставлены в достоинство и условие поэтичности предметов искусства, но и неточность, неопределенность и некрасноречивость».
С некрасноречивостью Лев Николаевич, конечно, погорячился. Но в целом он указал на то, за что Серебряный век так любил Бодлера. Это не для всех понятные и даже оскорбляющие общественную мораль образы, это утверждение, что поэт выше морали и в конечном итоге что искусство выше жизни.
«Проклятые поэты», декаданс, русский символизм и модернизм в целом состоялись бы, наверное, и без Бодлера, но точно не были бы такими, какими мы их знаем.
Читайте также
«Как страшно-радостный и близкий мне пример / Ты все мне чудишься, о, царственный Бодлер» (К. Бальмонт), «Я заклеймен, как некогда Бодлэр; / То — я скорблю, то — мне от смеха душно» (И. Северянин) — писали о нем русские поэты, признаваясь в любви и ставя его на пьедестал.
Другими словами, проще сказать, на что не повлиял Бодлер и его «Цветы зла». Слышим ли мы отголоски его голоса сегодня? Что сказать о Чарльзе Буковски, Ирвине Уэлше, Эдуарде Лимонове и многих, многих других, у кого порок стал одной из главных тем творчества. Повлиял ли на них Бодлер? Как минимум тоска по идеалу, гармонии, попытка заменить жизнь искусством и литературой в творчестве этих авторов точно есть.
Бодлер стал тем поэтом, который не задавался модным сегодня вопросом: «А что, так можно было?» Он давал на него уверенный ответ: «Да, так можно». И сейчас уже неважно, насколько его произведения были моральны или аморальны. Важно, что за всеми мерзостями, которые разглядели в его произведениях современные ему критики, всегда скрывались поиски гармонии, идеала и избавления от боли, которая есть в каждом, кто хоть раз задумывался о несовершенстве бытия. Как нельзя лучше в завершение подойдут строки самого Бодлера. В стихотворении «Соответствия» он говорит о природе как о храме, в котором есть все, но человеку не дано это понять, лишь ощутить на миг:
Есть запах девственный; как луг, он чист и свят,
Как тело детское, высокий звук гобоя;
И есть торжественный, развратный аромат —
Слиянье ладана и амбры и бензоя:
В нем бесконечное доступно вдруг для нас,
В нем высших дум восторг и лучших чувств экстаз!
Цветы зла Ш. Бодлера
Книга Шарля Бодлера «Цветы зла» была задумана автором задолго до ее опубликования в 1857 г. Так, название для этого сборника было придумано критиком и романистом Ипполитом Бабу еще в 1855 г. Выходит, к этому времени книга уже приобрела свои очертания, свою идейную канву: «добывание Прекрасного из Зла». [1; С. 835 (из плана Предисловия Бодлера ко 2-ому изданию)] Оставалось произвести отбор стихотворного материала и определить последовательность стихов в сборнике. Это поэту казалось особенно важным: книга должна была стать именно книгой, а не просто сборником, т.е. приобрести свой поэтический сюжет, свою гармонию.
Книга рождалась долго – 2 года от замысла до воплощения срок слишком большой, даже если учесть занятия переводами, безденежье и «беспорядочность ума и жизни» Бодлера. [3; С. 223 (письма Н.Анселлю)]
Книга рождалась в муках, «с яростным терпением» [3; С. 236 (письмо мадам Опик)]. Уже передав рукопись парижскому представителю своего издателя Пуле-Маласси (в начале февраля 1857 г.), поэт продолжает работу над ней. «Книгу, насчитывающую 252 страницы, можно было бы отпечатать в несколько недель, если бы Бодлер, мучимый сомнениями, не засыпал издателя и типографа бесконечными вопросами. … В гранки, которые присылал Пуле-Маласси, Бодлер вносил бесконечные исправления. Прежде него так действовал Бальзак; после него так будет действовать Пруст. Пуле-Маласси пришлось перебирать текст трижды. В самый последний момент Бодлер исключил из сборника несколько стихотворений и вставил вместо них другие. … Маласси, разрывающийся между дружеским расположением к поэту и собственными интересами, в конце концов смиряется с неизбежным: «Цветы зла» выйдут из печати, «когда будет угодно Господу Богу и Бодлеру», сообщает он Шарлю Асселино». [7; С. 141] Потому печатание «Цветов зла» растягивается с февраля по июнь 1857 г.
Книга должна была иметь и соответствующий внешний вид. Так, Бодлер боится, как бы она не оказалась слишком тонкой: он «ненавидит брошюрки». Его заботит и шрифт, он просит Пуле-Маласси «не отягощать современную рукопись архаическими прелестями красного цвета». Для друзей и покровителей Бодлера книга была отпечатана на голландской бумаге; несколько экземпляров отданы переплетчику Лортику, который «как никто умел одевать книги в цельные или составные переплеты из «янсенистского» сафьяна с «бинтами» на корешках – только это скромное совершенство и могло удовлетворить взыскательного денди». [7; С. 141-142]
Итак, по Бодлеру, Книга есть произведение Искусства – создание человеческого гения, которое должно быть прекрасным не только внутренне, но и внешне.
В письме к матери от 9 июля 1857 г. Ш. Бодлер с удовлетворением отмечает «страшную и холодную красоту» своих «Цветов зла». [3; С. 236 (письмо мадам Опик)] По всей видимости, он доволен исполнением замысла. Тем интереснее попытаться понять, какое значение вкладывал поэт в построение книги, в ее «архитектуру».
В поисках
Цветов Зла
Воплощенный в книге «Цветы Зла» замысел Шарля Бодлера содержал сто нумерованных стихотворений плюс Предисловие. Это число, числовое соотношение (сто плюс один) было для поэта очень важным. Думается, именно доведением стихотворений до 100 объясняется бесконечная правка и «уничтожение трети в корректурах» Бодлером, а вовсе не боязнью «привести людей в неистовство» и «ужаса, который внушу», как он объясняет матери в письме от 9 июля 1857 г. [3; С. 237 (письмо мадам Опик)] Какой ужас читателю мог внушить знаменитый «Альбатрос», с его традиционным поэтическим сюжетом? А ведь это стихотворение было изъято автором из «Fleurs du Mal» (возможно, именно из-за своей «традиционности») и включено только во 2-ое издание – но под № 2, после программного «Благословения», т.е. открывает сборник. Выходит, «Альбатрос» мог быть «забракован» поэтом для своих «Цветов зла» не по причине каких-либо его недостатков, а лишь в силу определения количества стихотворений Книги числом 100. То, что это число завораживало Бодлера, свидетельствует и тот факт, что, вынужденный после суда исключить из книги 6 стихотворений, поэт намеревается «полностью ее перепечатать и сочинить 6 новых стихотворений, чтобы заменить отвергнутые». (!) [3; С. 239 (письмо мадам Опик от 25.12.1857)] Выходит, возможность выпустить сборник количеством 94 стихотворения (т.е. без изъятых) Бодлером в то время даже не рассматривается.
С другой стороны, Ш. Бодлер не рассматривает и возможности заменить эти 6 осужденных стихотворений, чтобы довести сборник до заветных 100, какими-либо из уже написанных, хотя бы теми, что были отброшены им в процессе печатания Книги. Обращает на себя внимание и тот факт, что в письме Гюставу Флоберу он перечисляет изъятые стихотворения по номерам: 20, 30, 39, 80, 81 и 87. [3; С. 238 (письмо от 25.08.1857)] Это что же, выходит, для Бодлера имело значение не только месторасположение стихотворения в сборнике, но и его номер что-то значил для поэта?! Да и вообще, зачем нумеровать стихи?! Ну и как тут не поверить в присущий Ш. Бодлеру мистицизм.
Конечно, Ш. Бодлер француз. Конечно, «острый галльский смысл» с мистикой не в ладу. Но ведь Бодлер – француз не типичный, с «умом беспорядочным», «одетым облаком своей houka», «здравый смысл» которого говорил, «что все земное мало реально и что истинная реальность вещей раскрывается только в грезах». [1; С. 269] В «Поэме гашиша» Бодлер описывает особое состояние опьянения, в котором «звуки облекаются в краски, в красках слышится музыка… Эти аналогии овладевают нами, порабощают мозг своим деспотическим характером. Музыкальные ноты становятся числами, и если вы одарены некоторыми математическими способностями, то мелодия и гармония, сохраняя свой страстный, чувственный характер, превращаются в сложную математическую операцию, в которой числа вытекают из чисел…» [1; С. 290] Может, подобные опьянения и вдохнули струю мистики во французский ясный ум? Как бы то ни было, следует признать, что поэзия Ш. Бодлера необычайно притягательна для русской души, отзывчивой и на всякую таинственность, и на болезненные душевные состояния.
Собственно, необычность положения Бодлера во французской поэзии признается и самими французами. В работе Поля Валери, которая так и называется – «Положение Бодлера», автор говорит о поэтической славе Бодлера как беспримерной в истории французской литературы: «Французские поэты мало известны и мало ценимы за рубежом. Порядок и своего рода суровость …языка, наш вкус к упрощению и непосредственной ясности, наша боязнь преувеличений и странностей, некое целомудрие выразительности и
5
отвлеченная направленность нашего ума создали у нас поэзию, … чаще всего для других наций неуловимую. Но с Бодлером французская поэзия … понудила мир читать себя; она предстала в качестве поэзии современности; она вызывает подражания». [см.: 5] И причиной такой популярности поэта П. Валери считает его «счастливое открытие» Эдгара По, который «указал путь, преподал доктрину, … где соединились некая математика и некая мистика». [см.: 5]
Соединение «мистицизма с расчетом» заметно даже в принятом Бодлером названии своей книги. «Цветы зла», хотя и является рассудочным сочетанием, любимой поэтом аллегорией («красноречивый символ», в терминологии Бодлера), все-таки не так и прозрачно (о чем ниже).
В общем, не подлежит сомнению, что Бодлером при создании «Цветов зла» владела некая идея Книги. Эта Книга воспринималась им не как «собрание независимых стихотворений», а «как целое, ибо только в этом случае можно увидеть вытекающую из нее страшную мораль» (из заметок Ш. Бодлера для своего адвоката). [7; С. 150] Статья Барбе д’Оревийи, на которую ссылался в суде адвокат Шарля Бодлера Шэ д’Эст-Анж, говорит о том же: «как в поэтическом, так и в нравственном отношении стихотворения много теряют, будучи прочтены не в том порядке, в каком расположил их поэт». [7; С. 154] Поэтому желающему понять «красоту замысла» автора необходимо прежде всего определить, какие стихи и в каком порядке расположил Бодлер в своих первоначальных «Цветах зла». Такая реконструкция стала возможной благодаря обширным комментариям Н.И. Балашова и И.С. Поступальского [2; С. 288-459], которых, правда, интересовал III, как окончательный, вариант «Цветов зла», но в их примечаниях указано место (номер) стихотворения во всех трех изданиях – 1857, 1861 и 1868 г.
I издание состояло из Посвящения Теофилю Готье, которому предшествовал Эпиграф из «Стенаний» поэта-гугенота Агриппы д’Обинье; Вступления «К читателю» и 5 разделов: «Сплин и Идеал» (стихи №№ 1 – 77), «Цветы зла» (№№ 78 – 89), «Мятеж» (№№ 90 – 92) (этот раздел предваряло авторское Пояснение), «Вино» (№№ 93 – 97) и «Смерть» (стихи №№ 98 – 100).
Стихотворения в разделах располагались в следующем порядке:
I. Благословение II. Солнце III. Воспарение IV. Соответствия V. «Люблю тот век нагой, когда теплом согретый…» VI. Маяки VII. Больная муза VIII. Продажная муза IX. Скверный монах X. Враг XI. Неудача XII. Предсуществование XIII. Цыганы XIV. Человек и море XV. Дон Жуан в аду XVI. Воздаяние гордости XVII. Красота XVIII. Идеал XIX. Гигантша XX. Украшения XXI. Экзотический аромат XXII. «Я люблю тебя так, как ночной небосвод…» XXIII. «Ты на постель свою весь мир бы привлекла…» XXIV. Sed non satiata XXV. «В струении одежд мерцающих ее…» XXVI. Танец змеи XXVII. Падаль XXVIII. De profundis clamavi XXIX. Вампир XXX. Лета XXXI. «С еврейкой бешеной простертый на постели…» XXXII. Посмертные угрызения XXXIII. Кошка XXXIV. Балкон XXXV. «Тебе мои стихи! Когда поэта имя…» XXXVI. Вся целиком XXXVII. «Что можешь ты сказать, мой дух всегда ненастный…» XXXVIII. Живой факел XXXIX. Слишком веселой XL. Искупление XLI. Исповедь XLII. Духовная заря XLIII. Гармония вечера XLIV. Флакон XLV. Отрава XLVI. Тревожное небо XLVII. Кот XLVIII. Прекрасный корабль XLIX. Приглашение к путешествию L. Непоправимое LI. Разговор LII. Гэаутонтиморуменос (Самоистязание) LIII. Franciscae meae laudes LIV. Даме креолке LV. Moesta et errabunda (LVI?) LVI. Кошки (LV?) LVII. Совы LVIII. Старый колокол LIX. Сплин («Озлоблен Плювиоз…») LX. Сплин («Душа, тобою жизнь столетий прожита!»)
6
LXI. Сплин («Я словно царь страны, где дождь извечно льет…») LXII. Сплин («Когда свинцовый свод…») LXIII. Туманы и дожди LXIV. Неотвратимое LXV. Рыжей нищенке
LXVI. Игра LXVII. Вечерние сумерки LXVIII. Предрассветные сумерки LXIX. «Служанка скромная с великою душой…» LXX. «Средь шума города всегда передо мной…» LXXI. Бочка ненависти LXXII. Привидение LXXIII. Веселый мертвец LXXIV. Погребение (проклятого поэта) LXXV. Печали луны LXXVI. Музыка LXXVII. Трубка
LXXVIII. Разрушение LXXIX. Мученица (Рисунок неизвестного мастера) LXXX. Лесбос LXXXI. Проклятые женщины. Ипполита и Дельфина LXXXII. Окаянные женщины LXXXIII. Две сестрицы LXXXIV. Фонтан крови LXXXV. Аллегория LXXXVI. Беатриче LXXXVII. Метаморфозы вампира LXXXVIII. Поездка на Киферу LXXXIX. Амур и череп (Старинная виньетка)
XC. Отречение святого Петра XCI. Авель и Каин XCII. Литании Сатане
XCIII. Душа вина XCIV. Вино тряпичников XCV. Хмель убийцы XCVI. Вино одинокого XCVII. Вино любовников
– книга «Цветы зла» Шарля Бодлера представляет собой особо задуманную Книгу, а не просто собрание стихотворений;
– книга включает в себя 100 стихотворений (плюс Вступление);
– эти 100 стихотворений в книге пронумерованы;
– стихотворения нумеруются римскими цифрами;
– количество и порядок расположения стихотворений заданы автором таким образом, чтобы при чтении книги проступило значение целого, как бы одного Слова; при любом изменении (в количестве либо в нумерации стихотворений) значение целого меняется и не соответствует авторскому замыслу.
Да, до того, как книга получила свое название – «Цветы зла» – Шарль Бодлер планировал озаглавить свой сборник «Les Limbes» («Лимбы»).
Цветок растущий (бутон раскрывающийся) также знаменует собой творение, творческую (солнечную) энергию. Вот здесь-то и намечается «небесная» линия. И хотя бодлеровские цветы произрастают из зла (ада/земли), эта линия указывает нам, что не всё на земле Бодлера – земное. Об этом свидетельствуют «горящие рыданья» «сердца смертного», тот «божественный наркоз», что заставляет человека проклинать, роптать, восхвалять и молить («Маяки», перевод Вячеслава Иванова [2; С. 24]). Творчество – вот что противопоставляется здесь Жизни. Следует помнить, что герой Данте во многом гражданин. Герой же Бодлера – поэт и только поэт. Жизнь определяется как соблазн, но соблазн этот греховен, поскольку поэт – служитель Прекрасного и Вечного, того, чему нет места в жизни. Душа поэта, вынужденная жить на земле, страдает. Хождение по мукам совершается в его душе. Но и сама душа поэта (цветы) взращена злом. Ад – в его душе.
Итак, следует сказать, что, какими бы ни были причины, заставившие Ш. Бодлера переменить название своей книги, решение это было воистину счастливым для поэта. Конечно, и «Лимбы» отражают стояние «меж добром и злом». [6; С. 27; стих 52] Однако в «Цветах зла» это стояние нюансировано, расцвечено множеством красок и полутонов. К тому же «Цветы зла» позволяют поэту сойти в самые страшные глубины ада своей души, а не вращаться в первом, верхнем, круге, где пребывают в общем-то праведные души. [6; С. 643; примечание к стиху 24]
Связь «Цветов зла» с образностью «Комедии» Данте не являлась тайной для современников Ш. Бодлера. Так, в статье Эдуарда Тьерри*, написанной им по просьбе Бодлера, критик именует Данте «суровым покровителем» поэта. [7; С. 147] В суде в защитительной речи Шэ д’Эст-Анжа, использовавшего исключительно те материалы, которые собрал сам Бодлер, адвокат – вслед за Э. Тьерри – также сравнивает автора «Цветов зла» с Данте.
Если отвлечься от образов, то в первую очередь бросается в глаза демонстративная нумерация стихотворений и их число – 100 пьес. В «Божественной комедии» всех песен тоже 100, но композицию Данте строит как троичную: 3 части по 33 песни в каждой, написанных терцинами (плюс одна в качестве вступления ко всей поэме). У Бодлера же 3 определяет композицию лишь в малой мере: 3 стихотворения в разделе «Мятеж», 3 – в «Смерти»; в книге есть 3 «Кошки»; возможно, сюда же можно отнести 12 стихотворений (1+2) раздела «Цветы зла». Вот, пожалуй, и всё. Идея автора «Цветов зла» заключается в числе 5 – это своеобразная пентаграмма: 5 разделов; 5 стихотворений цикла «Вино»; 77 (7+7=5) пьес «Сплина и Идеала»; 23 (2+3) – все остальные разделы. Кстати, «Сплин и Идеал» четко делится на равные части: №1 +19; №20+19; №39+19; №58+19; №77 пятью стихотворениями (№№ 1, 20, 39, 58, 77), являющимися поворотными в сюжете книги и судьбоносными для героя. Если же вспомнить, что осужденными оказались 2 из этих пяти «центров» (20 и 39), становится понятным решение фаталиста Бодлера не возвращаться к первоначальному замыслу в последующих изданиях. Достаточно сравнить: «В эту жестокую книгу я вложил все мое сердце, …всю мою (перелицованную) веру, всю мою ненависть» (о I изд.) [1; С. 14] – и «эта книга останется свидетельством моего отвращения и ненависти ко всему на свете» (о II изд.) [3; С. 246], чтобы понять, сколь разительно изменяется идея книги, и начинается это изменение с увеличения количества пьес.
К «Божественной комедии» восходят и многие персоналии «Цветов зла». Так, «Вступление» и «Благословение» насыщены дантовской атмосферой. [2; С. 295-298] Стикс, Лета – хотя и являются достаточно традиционными поэтическими образами, у Бодлера определяют пространство Ада. В образе кровавой реки («Фонтан крови», №84) угадывается Флегетон. Но в первую очередь нас интересует, конечно, Беатриче.
* Статья Э.Тьерри, штатного критика «Монитёра», появляется на страницах этой официальной газеты Империи 14 июля 1857 г. [см.: 7; С. 147]
9
Образ бодлеровской героини стихотворения «Беатриче» (№86, раздел «Цветы зла») сопоставлен и противопоставлен образу Беатриче Данте. Так, явление обеих Беатриче поэтам обставлено схожим образом: день, чистые (безоблачные) небеса, облако, героиня со свитой, её суд героя и насмешливое отношение к слезам обвиняемого: у Данте – «начало утра», «солнца лик», «небеса прекрасны и чисты», «в легкой туче ангельских цветов», «сто…/ всевечной жизни вестников и слуг», «она промолвила, храня обличье / того, кто гнев удерживает свой», «не плачь, не плачь еще; не этот меч / тебе для плача жребии судили» [см.: 6; С. 407; 409 и далее]; у Бодлера – «при свете дня», «солнечная лазурь», «большое облако», «стадо демонов» («сто любопытных глаз»), «она насмешливо моим слезам внимала». [1; С. 117-118, в переводе Эллиса; 2; С. 193-194, в переводе Ирины Озеровой] Обе они властвуют над душами героев: у Данте – «я же, весь во всем / к стопам ее велений преклоненный» [6; С. 422]; у Бодлера Беатриче названа «владычицей» [1; С. 118], той, «которая в душе моей царит». [2; С. 194] Есть общность и в самохарактеристике героев: оба называют себя «гордецами». [см.: 6; С. 303; 703; а также 1; С. 117] Однако в остальном бодлеровская образность противопоставлена дантовской. Данту «Божественной комедии» Беатриче является, когда он, пройдя все круги не только Ада, но и Чистилища, уже практически освобожден от грехов и находится в прекрасном саду Земного Рая. Местом же действия бодлеровского стихотворения является «пустыня выжженная, сухая и раскаленная», где «Я», «исступленный», «точит в душе своей отравленный кинжал», угрожая тем самым не только своей душе. Вообще говоря, образы яда и ножа, столь важные для книги Ш. Бодлера, тоже могут восходить к Данте: любовь к
Беатриче герой сравнивает с «разящим острием», её обвинительную речь – с «острием» и «жестокостью лезвия», оскорбления – с «отравой», её укоры так «кусают сердце» герою, что он падает. [см.: 6; С. 407; 412; 415] Эта образность связана у Данте с тем, что прекрасная героиня, будучи путеводительницей и охранительницей духа героя и в то же время носительницей божественного света, вынуждена говорить ему «обнаженными словами» всю правду, которую она видит. [см.: 6; С. 621; 429; 77] Да и сама возможность «дойти до Бога» в поэтике Данте не исключается. Не то у Бодлера. Святая здесь ведет себя как блудница; хор ангелов, заступающихся за Данта перед Беатриче, оборачивается глумящимся над поэтом «стадом демонов». Их обвинения в ловкачестве, искусственности и (в конечном счете) отсутствии божественного дара не затронули бы поэта, не заметь он среди этой «жалкой своры» «срам чудовищный». Каждый Поэт достоин своей Беатриче, и если его «владычица» есть карикатура на Беатриче, не карикатура ли на поэта он сам?! Бесплодность пейзажа вторит ужасу, испытанному героем. Но ни «развратно обнимающая» демонов «святая», ни страшная буря в сердце художника нисколько не изменяют привычной орбиты безучастного солнца. [1; С. 117-118; 2; С. 193-194] Отсюда в общем-то один шаг (три стихотворения) до «гула богохулений», где Бог изображен не просто безучастным, но наслаждающимся «симфонией» «стона замученных и корчащихся в пытке». [«Отречение святого Петра» (№90) в переводе В. Левика. См.: 2; С. 199-200] Отсюда же и взывания о помощи не к Богу, а к Сатане. [«Литании Сатане» (№92) в переводе В. Левика. См.: 2; С. 203-205] Любопытно, что одинаковость ситуации
– спокойствия солнца / Бога
– при виде глумления «подлого сброда» и
– «отречения» близкого (Беатриче / Петр)
– от героя, желавшего соединить в этом мире «мечту и действие»,
позволяет отождествить Поэта из стихотворения «Беатриче» с Иисусом «Отречения святого Петра».
10
Если не Беатриче, то…
Тема «Беатриче», конечно же, несет в себе идею спасения. Бодлеровская героиня становится действительно Прекрасной, «обожествленной», когда поэт отнимает ее от Жизни и переносит ее в область Искусства, – это героиня, «порожденная человеческим гением». «Однако искусство, противопоставленное природе как нечто высшее, становится синонимом искусственности» [4; С. 136]: Беатриче в завершающем тему стихотворении названа «манекеном». [1; С. 144] Такая искусственная героиня не спасает душу поэта от разъедающего яда – душу, которую она сама же и ужалила, будучи живой.
Избавленный от вампира, мечтающий о спасении души, герой опять обращается к любви – теперь уже не «земной», а «идеальной» (так называемый «цикл Аполлонии Сабатье», стихи №№ 36-43). Любопытно, что и в реальной жизни Шарль Бодлер не искал сближения с этой женщиной и посылал посвященные ей стихи анонимно, стараясь сохранить образ «далекой вдохновительницы» («Музы и Мадонны»), «чья плоть – безгрешное дыханье херувима» («Что можешь ты сказать, мой дух всегда ненастный…», №37). Идеальная героиня («полная благости, щедрая, прекрасная») наделена «небесным взором» [1; С. 50, в переводе Эллиса] и несет в себе свет, лучезарность, солнце. Это факелоносная героиня (см.: №№36, 37, 38), «зажегшая восход души» поэта. [2; С. 70, в переводе А. Эфрона] Но спасение не состоялось: ночной порой, когда «сладострастно вздрагивают гробы», герой отравляет душу «ангела счастия, и радости, и света» («Обратимость», №40) своим «смертельным ядом». («Слишком веселой», №39) [1; С. 142-143, в переводе В. Микушевича] Заметим, что стихотворение №39 – центральное не только цикла мадам Сабатье, но и всего раздела «Сплин и Идеал». Дело оказывается не в героине, «слишком веселой», а в самом герое – «слишком ночном». Отравленная ядом вампира, душа поэта сама превратилась в вампира. Согласно закону обратимости («Reversibilite», №40), «пленный дух», «злые ноты» овладевают «светлой, радостной» героиней («Исповедь», №41). «Светило дня зардело» лишь «на мгновенье» («Гармония вечера», №43) [2; С. 348-349, в переводе А. Владимирова], «ослепительное утро» (№36) сменяет вечер (№43). Дух поэта «пьянила ложная мечта» (из стихотворения «Semper eadem», открывающего «цикл мадам Сабатье» во II и III изданиях «Цветов зла» [1; С. 49, в переводе Эллиса]). «Тьма бездонная» вновь поглощает героя, и «облик бледный», «огонек угаснувших дней» возрождаются в его сердце (№№42, 43). Образы «Флакона» (№45) с его «Отравой» (№46), где «оживает тень любви похороненной», конечно же, никак не могут относиться к героине стихов «цикла мадам Сабатье» (или «цикла Мари Добрен»). Вампир прельщен только вампиром (см. также образы «поруганной груди», «когтями женщины изрытой груди», «черного яда в крови» героя и подобные в «Разговор», №51; «Гэаутонтиморуменос» («Самоистязание»), №52). Становится ясно, что «в театр» души поэта «не вхоже ликованье», и он «напрасно ждет впотьмах,/ что сцену осветит крылатое Созданье» («Непоправимое», №50, центральное в книге). [2; С. 88, в переводе А. Эфрона]
Горький вывод героя о невозможности исцеления души любовью тотчас опрокидывается загадочным латинским «Franciscae meae laudes» («Похвалы моей Франциске», №53), воспевающим «прелестную женщину, избавляющую от грехов». Видимо, в возможность достижения идеала на земле («вера чистая в несбыточные сказки») поэт все-таки верит – хотя бы в далеком прошлом (№53), хотя бы в мире условном (см. «О, если б…» стихотворения «Креолке», №54), хотя бы «за тридевять земель» («Moesta et errabunda» («Грустные и неприкаянные [мысли]»), №55 (56?)). Загадочным выглядит и стихотворение «Кошки», №56 (55?). Если первая «Кошка» (№33) прямо соотнесена с героиней-вампиром (см. одинаковый зачин в «Кошка» и «Лета», а также сравнение с «моей женой»: «пристальный взгляд», «опасный аромат»); если вторая «Кошка» (№47) соотносится с той же героиней намеками (тот же «пристальный взгляд», тот же «тонкий
13
Спаситель
(вместо Заключения)
– Поэт явился в мир с миссией. Эта миссия – «возмездье за позор» [1; С. 21, «Благословение», №1, в переводе Эллиса], «искупленье скверн» (в переводе В. Левика); «чтоб вещи низкие очистить навсегда» [1; С. 88, «Солнце», №2, в переводе Эллиса]. Заметим, кстати, что это явление происходит без участия мужского начала, а мать героя «с безумным ужасом, с мольбой, с богохуленьем простерла длани ввысь» [1; С. 21, «Благословение», в переводе Эллиса], «на Бога в ярости воздела кулаки» (в переводе В. Левика).
– Герой может вознестись сразу (№3), но проходит свой жизненный путь до конца.
– Поэт в начале своего пути устанавливает соответствия между божественным и земным (№4), намечает ориентиры («Маяки», №6), находит язвы (№№5, 7, 8), увещевает себя собраться с силами «из зрелища моих несчастий и скорбей/ труд сделать рук моих, любовь моих очей» («Дурной монах», №9, в переводе П. Якубовича; также №№10,11), вспоминает о своем предназначении (№12), пускается в странствие (№13), выходит к морю (№14).
– Желания героя исполняются: хочет избавиться от «вампира» – и погружается в Лету; жаждет «светлой любви» – и получает ее. Кстати, своей «темной героини» герой также возжелал. Так, «Красота», №17 воспевает бесстрастие («вовек я не смеюсь, не плачу я вовек») и господство («поэты предо мной склоняются во прах»), упоминает о груди, «что всех погубит чередой» [2; С. 35, в переводе В. Брюсова]; свой идеал поэт видит в леди Макбет, «преступных мечтах» Эсхила, Ночи («Идеал», №18) и в великанше, соединяющей в себе величье и первозданность («Гигантша», №19; ср. «телеса Антиопы»; «я как на приступ рвусь», «величье ледяное», «игра слона», «как величава ты», «гигантский ангел», «могучий манекен») – всё это и получил герой в своей «ночной героине». Любовь к ней прямо связана с мотивом грехопадения.
– Кстати, эту любовь, принесшую герою безумие, предваряет стихотворение «Воздаяние гордости», №16, в котором богослов в своей «диавольской гордыне» отвергший Христа, сходит с ума (вспомним, что гордыню поэт признает и за собой). Тогда «Дон Жуан в аду», №15, открывающее тему любви в книге Бодлера, возможно, является предупреждением, которому поэт не внял.
– Герой стремится очистить свою душу от скверны, что связано для него с искуплением первородного греха, но в земной жизни это ему не удается.
– После смерти жизнь героя продолжается.
– После погребения тела дух героя воспарил. Согласно вышеизложенному, речь может идти о вознесении.
Конечно, вывод, вытекающий из такого видения книги Шарля Бодлера, выглядит парадоксально. Но, как представляется, исследования в данном направлении могут оказаться перспективными.
Тогда раздел «Цветы зла» окажется схождением героя в Ад. Давно отмечено, что одноименность раздела всей книге является авторским указанием, что это, дескать, суть цветы зла из цветов зла. Иисус Христос, между своей смертью и воскресением, сходил в ад, чтобы вывести оттуда ветхозаветных святых в рай, открывшийся для людей только с искуплением первородного греха. Поэт «Цветов зла» спускается в ад, чтобы принять на себя все грехи этого мира. Это ему Демон «бросает в глаза…/ одежды грязные и кровь открытых ран, – / весь мир, охваченный безумством Разрушенья» («Разрушение», №78). В
15
Список использованной литературы
1. Бодлер Ш. Цветы зла. Обломки. Парижский сплин. Искусственный рай. Эссе, дневники. Статьи об искусстве. М.: «РИПОЛ КЛАССИК», 1997.
2. Бодлер Ш. Цветы зла. М.: «Наука», 1970.
3. Бодлер Ш. Письма// ж. «Вопросы литературы», №4, 1975. С. 215-253.
4. Бодлер Ш. Падаль. (Переводы с французского) // ж. «Иностранная литература», №9, 2000. С. 131-149.
5. Валери П. Положение Бодлера // Валери П. Об искусстве.
6. Данте Алигьери. Божественная комедия. (перевод и примечания М.Лозинского) М., 1961.
7. Пишуа К., Зиглер Ж. Шарль Бодлер. (Фрагменты книги) // ж. «Иностранная литература», №4, 2000. С. 140-163.