чем болела жена толстого
Как Лев Толстой жену лечить не хотел
Женщина, посвятившая себя мужу и детям, занимающаяся бытом и воспитанием. Её мысли просты и понятны: желание быть любимой, замеченной мужем. Она украдкой вздыхает о том, какой могла бы быть ее жизнь, но уверенно продолжает дышать интересами Льва Николаевича.
Страх смерти есть преимущественно страх перед необходимостью покинуть привычное существование, — как страх переезда в иные условия жизни. У детей меньше эта привычка, от этого дети меньше боятся смерти, чем взрослые и старики, и легко умирают.
Вот эта фраза мне особенно понравилась:
Смерть есть разрушение тех органов восприятия (пяти чувств ) впечатлений, которые производят представление времени.
Надо остерегаться привыкать к этой жизни, как привыкать к экипажу, в котором едешь до места.
В конце лета у Льва Николаевича заболела жена, рассуждения о смерти перестали быть пространными, и переместились в более прозаичную плоскость:
Болезнь Софьи Андреевны
Болезнь Сони все хуже. Нынче почувствовал особенную жалость. Но она трогательно разумна, правдива и добра. ( 1 сентября 1906 года )
Софье Андреевне требовалась срочная операция по удалению гнойной кисты.
Оперировать должен был один из основоположников гинекологии в России, Владимир Фёдорович Снегирёв.
Автор первого в России фундаментального руководства по гинекологии «Маточные кровотечения» (1884), получившего мировое признание. Врачи называют этот труд «энциклопедией гинекологии». Также разработал ряд оперативных вмешательств и выделил гинекологию в самостоятельную медицину.
Второго сентября появляется запись следующего содержания:
По воспоминаниям Снегирёва, накануне операции, он услышал от Льва Николаевича такую фразу:
Я против вмешательства, которое, по моему мнению, нарушает величие и торжественность великого акта смерти.
У Софьи Андреевны тем временем начинается абсцесс, вмешательство необходимо. Ей постоянно впрыскивают морфий, и она зовёт священника, Лев Николаевич пишет:
Соня пожелала священника, и я не только согласился, но охотно содействовал. Есть люди, которым недоступно отвлеченное, чисто духовное отношение к Началу жизни. Им нужна форма грубая. Но за этой формой то же духовное. И хорошо, что оно есть, хотя и в грубой форме.
Снимаются покровы. Когда все сняты, кончается жизнь.
Решение об операции, со слов Снегирёва, Лев Николаевич принимать не хотел:
Я устраняюсь. Вот соберутся дети, приедет старший сын, Сергей Львович. И они решат, как поступить. Но, кроме того, надо, конечно, спросить Софью Андреевну».
Сергей Львович Толстой
Пока Снегирёв «колдовал» над его женой, Толстой остался в одиночестве и молился, попросив лишь, чтобы позвонили дважды в колокол. Если Софья окажется жива. А после оперативного вмешательства Толстому показали опухоль, размером с детскую голову. Он возмутился:
Снегирёв подарил Софье Андреевне еще тринадцать лет жизни. Но со Львом Николаевичем прощание получилось сухим и безрадостным, вот что вспоминает в своих мемуарах Владимир Фёдорович:
Как вы думаете, в чём причина такого недовольства Льва Николаевича?
Всего дочерей у четы Толстых было три: Татьяна, Мария и Александра. Появлению Марии на свет сопутствовали очень тяжёлые роды, и родильная горячка. Поэтому Софья Андреевна всегда воспринимала дочь как «худую и болезненную». Зато, по воспоминаниям других детей, именно Маша разделяла высокие идеалы Льва Николаевича, была его любимицей и утешением.
Мария Львовна в 1906 году
Вот, как описывает её брат Илья душевное состояние дома:
Когда я приехал в Ясную, на другой день после ее смерти, я почувствовал какое-то повышенное молитвенно-умиленное настроение всей семьи, и тут, может быть, в первый раз, я сознал все величие и красоту смерти. Я ясно почувствовал, что своей смертью Маша не только не ушла от нас, а, напротив, навсегда приблизилась и спаялась со всеми нами так, как это никогда не могло бы быть при ее жизни.
Вот дневниковые записи о ней Льва Николаевича:
Возможно, это событие было для Льва Николаевича продолжением болезни жены, живой из-за вмешательства врачей.
1 декабря. Снова и снова думаю о Маше, но с добрыми слезами умиления — не о том думаю, что она потеряна для меня; думаю просто о праздничных мгновениях, прожитых с нею, — благодаря любви к ней.
Маша с мужем, Николаем Оболенским.
Через четыре года Сергей Львович (старший сын), сидя у постели умирающего от воспаления лёгких Льва Николаевича будет свидетелем его последних слов. Прежде, чем навсегда закрыть глаза, Лев Николаевич, словно увидев кого-то, громко позовет:» Маша. Маша. «.
Мне хочется думать, что Лев Николаевич воссоединился с любимой дочерью и обрёл покой.
«Он ждал от меня, бедный, милый муж мой, того духовного единения, которое было почти невозможно при моей материальной жизни и заботах, от которых уйти было невозможно и некуда. Я не сумела бы разделить его духовную жизнь на словах, а провести ее в жизнь, сломить ее, волоча за собой целую большую семью, было немыслимо, да и непосильно».
Продолжая горевать, Софья Андреевна писала о своей роли в жизни писателя:
…Пусть люди снисходительно отнесутся к той, которой, может быть, непосильно было с юных лет нести на слабых плечах высокое назначение — быть женой гения и великого человека.
Она продолжила заниматься издательской деятельностью и завершила издание сочинений писателя, пережив его на девять лет.
Понравилась статья? Подпишитесь на канал, чтобы быть в курсе самых интересных материалов
Софья Толстая
Жизнь женщины. Софья Толстая
Начало семейной жизни
Жили Берсы в Москве, в квартире в Кремле, но нередко наведывались и в тульское имение Иславиных в селе Ивицы, неподалёку от Ясной Поляны. Eщё до брака с Иславиной Берс имел дочь Варвару от Варвары Петровны Тургеневой — матери Ивана Сергеевича Тургенева. По матери Варя была родной сестрой Ивана Тургенева, а по отцу —. Толстой, таким образом, вместе с браком Лев Толстой приобрёл родство с И. С. Тургеневым.
Как-то Толстой заметил своей сестре: «Если женюсь, так на одной из Берс». Другие девушки, за которыми он ухаживал, находили, что с ним «интересно, но тяжело», к тому же внешне он казался им некрасивым. Девушкам, с которыми встречался, он предъявлял высокие требования: она должна была забыть свет, поселиться с мужем в деревне и целиком посвятить себя семье.
Сначала Лев Николаевич думал жениться на старшей дочери Берсов, Лизе, долго колебался. В августе 1862 года все дети семьи Берс поехали навестить деда в его имение Ивицы и по дороге остановились в Ясной Поляне. И вот тогда Толстой вдруг увидел в 18-летней Соне не прелестного ребенка, а прелестную девушку. Девушку, которая может волновать чувства. И был пикник в Засеке на лужайке, когда расшалившаяся Соня взобралась на стог и пела «Ключ по камешкам течет». И были беседы в сумерках на балконе, когда Соня робела перед Львом Николаевичем, но ему удалось ее разговорить, и он с умилением ее слушал, а на прощание восторженно сказал: «Какая вы ясная, простая!»
Они расстались на несколько дней, после чего граф сам приехал в Ивицы — на бал, который устраивали Берсы и на котором Софья танцевала так, что в сердце Толстого не осталось сомнений.
Софья Андреевна ответила согласием. Ей было 18 лет, а графу Толстому, уже известному писателю, было 34 года. Лев Николаевич женился на ней, предварительно признавшись в своих добрачных связях. Для юной девушки это была нелегкая ноша.
Читая дневники Софьи Толстой, я обратила внимание на некоторые детали, позволившие мне лучше представить ее жизнь. Софье надо было вести хозяйство, налаживать и быт усадьбы. А вскоре она уже носила под сердцем ребенка. Представляете, каково в таком положении войти в хлев и вести расчеты? «Вообще меня поражала простота и даже бедность обстановки Ясной Поляны,- писала Софья Андреевна в своем дневнике.- Пока не привезли моего приданого серебра, ели простыми железными вилками и старыми истыканными серебряными, очень древними ложками. Спал Лев Николаевич на грязной сафьяновой подушке, без наволоки. И это я изгнала. Ситцевое ватное одеяло Льва Николаевича было заменено моим приданым, шелковым, под которое, к удивлению Льва Николаевича, подшивали тонкую простыню. Просьба моя о ванне тоже была удовлетворена».
На некоторое время в жизни писателя наступает самый светлый период, он по-настоящему счастлив, во многом благодаря практичности жены, материальному благосостоянию, выдающемуся литературному творчеству и в связи с ним всероссийской и всемирной славе. В лице своей жены он нашёл помощницу во всех делах, практических и литературных: в отсутствие секретаря она по нескольку раз переписывала набело его черновики. Однако очень скоро счастье омрачается неизбежными мелкими размолвками, мимолётными ссорами, взаимным непониманием, которое с годами лишь усугублялось.
«Раз Лев Николаевич мне высказал мудрую мысль по поводу наших ссор, которую я помнила всю нашу жизнь и другим часто сообщала. Он сравнивал двух супругов с двумя половинками листа белой бумаги. Начни сверху их надрывать или надрезать, еще, еще. и две половинки разъединятся совсем.Так и при ссорах, каждая ссора делает этот надрез в чистых и цельных, хороших отношениях супругов. Надо беречь эти отношения и не давать разрываться. Трудно мне было обуздать себя, я была вспыльчива, ревнива, страстна. Сколько раз после вспышки я приходила к Льву Николаевичу, целовала его руки, плакала и просила прощения.
В его характере этой черты не было. Гордый и знающий себе цену, он, кажется, во всей своей жизни сказал мне только раз «прости», но часто даже просто не пожалеет меня, когда почему-нибудь обидел меня или замучил какой-нибудь работой. Странно, что он даже не поощрял меня никогда ни в чем, не похвалил никогда ни за что. В молодости это вызывало во мне убеждение, что я такое ничтожество, неумелое, глупое создание, что я все делаю дурно. С годами это огорчало меня, к старости же я осудила мужа за это отношение. Это подавляло во мне все способности, это часто меня заставляло падать духом и терять энергию жизни».
Софья Андреевна старалась помогать мужу в писательских его трудах, переписывала набело рукописи. Oна понимала неразборчивый почерк Толстого.
Наблюдательная, не лишенная литературных способностей, Софья могла кратко нарисовать картину чьей-то жизни, а также могла подметить черты характера своего мужа-писателя, не лишенного противоречий. «Он, кажущийся такой необычайно тонкий психолог, часто совсем не знает людей, особенно если эти люди новые и малознакомые. В каждом человеке Лев Николаевич видит тип цельный, художественно удовлетворяющий его. Но если в тип этот случайно вкрадется черта характера, нарушающая цельность типа, Лев Николаевич ее не замечает и не хочет видеть. Ему укажешь: «А вот ты заметь, этот человек кажется тебе исключительно занятый умственными интересами, а он любит всегда сам на кухне готовить. » «Не может быть»,- отрицает Лев Николаевич. Или: «Ты поэтизировал такую-то А. А., считал ее высоконравственной и идеалисткой, а она родила незаконного сына не от мужа». Лев Николаевич ни за что не верит и продолжает видеть то, что раз создало его воображение».
Жизнь в Ясной Поляне опять установилась таким образом: «утром я с работой сижу внизу, в кабинете Льва Николаевича, молча, он пишет, потом идет гулять или по хозяйству. Когда же я не могла гулять, тогда я дома рисовала, читала или играла на фортепиано. Софья Андреевна была курсе литературных интересов, публикаций и литературных замыслов своего мужа-писателя. Она знала и записала в дневнике:
«Иногда же какой-нибудь тип, или событие, или описание не удовлетворяли Льва Николаевича, и он бесконечное число раз переправлял и изменял написанное, а я переписывала и переписывала без конца».
«Помню, я раз очень огорчилась, что Лев Николаевич написал цинично о каких-то эпизодах разврата красавицы Елены Безуховой. Я умоляла его выкинуть это место; я говорила, что из-за такого ничтожного, малоинтересного и грязного эпизода молодые девушки будут лишены счастья читать это прелестное произведение. И Лев Николаевич сначала неприятно на меня огрызнулся, но потом выкинул все грязное из своего романа. »
«Иногда, переписывая, мне так жаль было пропускать вычеркнутые прекрасные места. Иногда восстановлялось вычеркнутое, и я радовалась. Бывало, так вникаешь всей душой в то, что переписываешь, так сживаешься со всеми лицами, что начинаешь сама чувствовать, как сделать еще лучше: например, сократить слишком длинный период; поставить для большей яркости иные знаки препинания».
Лечение народа и другие добрые дела
Своих детей Софья Андреевна воспитывала также сама, без помощи нянек и гувернанток. Она их обшивала, учила чтению, игре на фортепиано. Пытаясь соответствовать идеалу жены, о котором Толстой ей не раз рассказывал, Софья Андреевна принимала у себя просителей из деревни, разрешала споры, а со временем открыла в Ясной Поляне лечебницу, где сама осматривала страждущих и помогала, насколько ей хватало знаний и умения.
Сложности семейной жизни
На девятнадцатом году семейной жизни, после окончания работы над «Анной Карениной», Лев Николаевич ощутил наступление духовного кризиса. Жизнь, которую он вел, при всем ее благополучии более не удовлетворяла Толстого, и даже литературный успех не приносил радости.
В 1867 году Софья Андреевна написала в своем дневнике: «Описание моей жизни делается все менее и менее интересно, так сводится все к одному и тому же: роды, беременность, кормление, дети. Но так и было: сама жизнь делалась все более замкнутой, без событий, без участия в жизни общественной, без художеств и без всяких перемен и веселья. Таковою ее устроил и строго соблюдал Лев Николаевич». Сам же он жил весь в мире мысли, творчества и отвлеченных занятий и удовлетворялся вполне этим миром, приходя в семью для отдыха и развлечения. В одной из своих записных книжек он пишет: «Поэт лучшее своей жизни отнимает у жизни и кладет в свое сочинение. Оттого сочинение его прекрасно, а жизнь дурна». Но жизнь писателя была наполнена не только творчеством но и семьей, радостью рождения детей. Писатель, он, естественно, наблюдал за детьми, описывал каждого, какими они растут.
Это горе поначалу сблизило супругов, однако ненадолго — пропасть, разделившая их, взаимные обиды и непонимание, всё это подтолкнуло Софью Андреевну искать утешения: она занялась музыкой, стала ездить в Москву брать уроки у преподавателя Александра Танеева. Её романтические чувства к музыканту не были секретом ни для самого Танеева, ни для Толстого, однако отношения так и остались дружескими. Но Толстой ревновал, злился. Написал повесть «Крейцерова соната». Была опубликована в 1890 году и сразу была подвергнута цензуре царскими властями. Книга провозглашала идеал воздержания и описывала гнев ревности. Название повести дала Соната № 9 для скрипки и фортепиано Людвига ван Бетховена, посвящённая французскому скрипачу Родольфу Крейцеру.
В 1892 году Толстой подписал раздельный акт и передал своей жене и детям всю недвижимость, не желая быть собственником.
В последние годы взаимные подозрения и обиды переросли почти в маниакальную одержимость: Софья Андреевна перечитывала дневники Толстого, отыскивая что-то плохое, что он мог написать о ней. Он ругал жену за излишнюю подозрительность: последняя, роковая ссора произошла с 27 на 28 октября 1910 года. Толстой собрал вещи и ушёл из дома, оставив Софье Андреевне прощальное письмо: «Не думай, что я уехал, потому что не люблю тебя. Я люблю тебя и жалею от Всей души, но не могу поступить иначе, чем поступаю». По рассказам домашних, прочитав записку, Толстая бросилась топиться — её чудом удалось вытащить из пруда. Вскоре пришла информация, что граф, простудившись, умирает от воспаления лёгких на станции Астапово — дети и жена, которую он даже тогда не хотел видеть, приехали к больному в домик станционного смотрителя. Последняя встреча Льва Николаевича и Софьи Андреевны произошла перед самой смертью писателя, которого не стало 7 ноября 1910 года.
Дочь Мария писала: «Мама страшна своим горем. Здесь вся ее жизнь была в нем, всю свою любовь она давала ему. Папа один может помогать ей, один он умеет это. Но сам он ужасно страдает и плачет все время».Оправиться от этой трагедии Лев Николаевич и Софья Андреевна уже не смогли. Тем более что Софье Андреевне казалось, будто муж разлюбил ее. Лев Николаевич на самом деле понимал ее чувства и сокрушался из-за того, что Софья Андреевна так страдает.
После смерти Ванички Софья Андреевна взбунтовалась. Она вдруг накупила себе нарядных платьев и модных шляпок, стала ездить в Москву на концерты и брать у друга семьи, композитора и пианиста Сергея Ивановича Танеева**, уроки музыки. Отчего-то только общество Танеева, его игра утешали ее в первые месяцы после похорон ребенка. А к концу весны стало ясно, что Софья Андреевна в Танеева влюблена.
Софья Андреевна Толстая умерла 4 ноября 1919 года и была похоронена на фамильном кладбище Толстых около Николо-Кочаковской церкви, в двух километрах южнее Ясной Поляны. Дочь Татьяна в своих воспоминаниях писала: «Мать моя пережила отца на девять лет. Она умерла, окруженная детьми и внуками. Она сознавала, что умирает. Покорно ждала смерти и приняла ее смиренно».
Толстовское племя. Судьбы детей
От брака Льва Николаевича с Софьей Андреевной родилось 9 сыновей и 4 дочери, пять детей из тринадцати умерли в детстве. Как сложилась судьба детей, какой след они оставили в истории литературы?
Старший сын, Сергей Львович, единственный из всех переживших Октябрьскую революцию детей писателя, кто не эмигрировал. Был профессором Московской консерватории. Кавалер ордена Трудового Красного Знамени. Известен как автор музыкальных произведений »Двадцать шесть шотландских песен», «Бельгийские песни». Писал романсы на стихи Пушкина, Фета, Тютчева. Один из учредителей Музея Л.Н.Толстого в Москве. Умер в возрасте 84 года.
Старшая дочь, Татьяна Львовна Сухотина-Толстая была последовательницей учения Толстого. От отца унаследовала способность к письму, стала писательницей. В 1899 году вышла замуж за уездного предводителя дворянства Михаила Сергеевича Сухотина. В 1925 году вместе с дочерью уехала в Париж. Дочь Татьяны Львовны, Татьяна Михайловна Сухотина-Альбертини, автор нескольких книг воспоминаний: «Моя мать», «Моя бабушка», «Толстой и детство».
Сын Илья Львович работал служащим банка, чиновником. В 1916 году уехал в США. До конца жизни зарабатывал чтением лекций о творчестве Толстого.
Одним из самых талантливых в семье был Лев Львович. Писатель, скульптор. С 1918 года жил в эмиграции: во Франции, Италии, затем в Швеции. Его сочинения переведены на французский, немецкий, итальянский и другие европейские языки.
Дочь, Мария Львовна, внешне была похожа на отца, разделяла его взгляды, отказалась от светских выездов. Получив диплом учительницы, организовала собственную школу. Была замужем Николаем Леонидовичем Оболенским. Много сил отдавала просветительской работе. Умерла от воспаления лёгких в возрасте 35 лет.
Сын, Андрей Львович, очень любил мать. Отец ценил его доброту. Взглядов отца не разделял. Принимал участие в Русско-японской войне, был ранен. Получил Георгиевский крест за храбрость. Поступил на службу чиновником особых поручений при тульском губернаторе М.В.Арцимовиче, любился в его жену, и она ушла к нему, оставив мужа и шестерых детей. Скончался в Петрограде в 1916 году от заражения крови.
Сын, Михаил Львович, был одарен музыкально. Несмотря на мечту стать композитором, пошел по стопам отца и выбрал карьеру военного. Во время Первой мировой войны участвовал в боях на Юго-Западном фронте. Был представлен к награждению орденом Святой Анны 4-ой степени. В 1920 году эмигрировал, жил в Турции, Югославии, Франции и Марокко. Скончался 19 октября 1944 года в Марокко. В этой стране он написал свое единственное произведение «Митя Тиверин». Описал то, как семья жила в Ясной Поляне, вспоминал о той семье и стране, которую уже нельзя было вернуть.
Дочь, Александра Львовна, посвятила свою жизнь отцу. Освоила стенографию, машинопись, выполняла секретарскую работу. По завещанию Толстого, получила авторские права на литературное наследие отца. В 1920 году была арестована ВЧК по делу «Тактического центра», и приговорена к трем годам заключения. Благодаря ходатайству крестьян Ясной Поляны, ее освободили досрочно, она вернулась в родную усадьбу. А после соответствующего декрета ВЦИК стала хранителем музея. В 1929 году покинула Советский Союз, уехав в Японию, затем США. Выступала с лекциями об отце во многих университетах. В 1941 году приняла гражданство США и помогала многим русским эмигрантам обосноваться в США. Скончалась 26 сентября 1979 года в штате Нью-Йорк в возрасте 95 лет, последней из всех детей Льва Толстого.
По состоянию на 2010 год в общей сложности насчитывалось более 350 потомков Л. Н. Толстого (включая как ныне живущих, так и уже умерших), живших в 25 странах мира. Большинство из них — потомки имевшего 10 детей Льва Львовича Толстого. Начиная с 2000 года, раз в два года в Ясной Поляне проходят встречи потомков писателя.
**Сергей Иванович Танеев ( 1856, Владимир — 1915, Дютьково под Звенигородом) — выдающийся музыкально-общественный деятель, педагог, пианист, первый в России крупный ученый-музыковед. В течение многих лет он был профессором Московской консерватории и даже руководил ею в 1885-89 годы, воспитал многих талантливых музыкантов, включая всемирно известных С.В. Рахманинова и А.Н. Скрябина.
Лев Толстой и Софья Андреевна: Драма у постели умирающей жены
«Полон дом докторов. «
В начале сентября 1906 года Софья Андреевна перенесла сложную и опасную операцию по удалению гнойной кисты. Операцию пришлось делать прямо в яснополянском доме, потому что перевозить больную в Тулу было уже поздно. Так решил вызванный телеграммой известный профессор Владимир Федорович Снегирев.
В воспоминаниях Снегирева, опубликованных в 1909 году, чувствуется едва сдерживаемое раздражение на главу семьи и писателя, перед гением которого профессор преклонялся. Но профессиональный долг заставлял его снова и снова загонять Толстого в угол прямым вопросом: согласен ли он на рискованную операцию, в результате которой жена, возможно, умрет, но без которой умрет без сомнения? И умрет в ужасных мучениях.
Сначала Толстой был против. Он почему-то уверил себя в том, что Софья Андреевна непременно умрет. И, по словам дочери Саши, «плакал не от горя, а от радости. «, восхищенный тем, как жена вела себя в ожидании смерти.
Вот это духовно прекрасное состояние жены и хотели нарушить, по убеждению Толстого, приехавшие врачи, которых, в конце концов, собралось восемь человек.
При этом он чувствует к жене «особенную жалость», потому что она «трогательно разумна, правдива и добра». И пытается объяснить Снегиреву: «Я против вмешательства, которое, по моему мнению, нарушает величие и торжественность великого акта смерти». А тот справедливо негодует, отчетливо осознавая: в случае неблагоприятного исхода операции вся тяжесть ответственности ляжет на него. «Зарезал» жену Толстого против воли ее мужа.
А жена в это время невыносимо страдает от начавшегося абсцесса. Ей постоянно впрыскивают морфий. Она зовет священника, но когда тот приходит, Софья Андреевна уже без сознания. По свидетельству личного врача Толстых Душана Маковицкого, начинается смертная тоска.
«Я устраняюсь. «
Что же Толстой? Он ни «за», ни «против». Он говорит Снегиреву: «Я устраняюсь. Вот соберутся дети, приедет старший сын, Сергей Львович. И они решат, как поступить. Но, кроме того, надо, конечно, спросить Софью Андреевну».
Перед уходом сказал: «Если будет удачная операция, позвоните мне в колокол два раза, а если нет, то. Нет, лучше не звоните совсем, я сам приду. «
Операция шла успешно. Впрочем, гнилым оказался кетгут, которым зашивали рану. Профессор во время операции самыми бранными словами ругал поставщика: «Ах ты немецкая морда! Сукин сын! Немец проклятый. «
А увидев жену, отошедшую от наркоза, пришел в ужас и вышел из ее комнаты возмущенным:
Он чувствовал себя как будто кем-то обманутым.
Со Снегиревым они расстались сухо.
Как объяснить реакцию мужа, зная, что хирург Снегирев подарил его жене тринадцать лет жизни?
Во-первых, он действительно любил и ценил ее и был привязан к ней сорокалетней совместной жизнью. Во-вторых, выздоровление Софьи Андреевны означало, что яснополянский быт возвращался в привычное русло, а для Толстого с его рациональным образом жизни, да еще ввиду его возраста, это было насущно необходимо. И хотя, по словам Саши, «иногда отец с умилением вспоминал, как прекрасно мама переносила страдания, как она была ласкова, добра со всеми», это нисколько не означало, что он не радовался ее спасению.
Временная победа материального над духовным
«Не испытываю ни ужаса, ни страха. «
В дневнике Татьяны Львовны короткая запись: «Умерла сестра Маша от воспаления легких». В этой смерти не увидели чего-то ужасного. А ведь умерла молодая тридцатипятилетняя женщина, поздно вышедшая замуж и не успевшая вкусить настоящего семейного счастья.
По свидетельству Маковицкого, за десять минут до смерти Толстой поцеловал своей дочери руку.
Прощание
