чего боялся сталин больше всего
Диагноз Сталина. Чего боялся вождь народов
Тяжелая паранойя. Тиран испытывал страх и враждебную подозрительность. Но самое главное, он был деструктивен и страдал разрушительными импульсами. Вождь решал все мнимые и реальные проблемы путем ликвидации их носителей. Да, Сталин отдавал приказы убивать людей из-за тяжелой паранойи, хронического психоза, который был неспособен побороть.
Он не понимал, что устранение якобы носителей угрозы не решало главную проблему. Паранойя сидела глубоко в вожде. А агрессия, которую она несла, выходила наружу и проецировалась как на близких Сталина, так и на совсем незнакомых ему людей. Паранойя, взращенная на безнаказанности и вседозволенности, требовала все новых жертв, и их с каждым годом становилось все больше и больше. Главной же ее жертвой стал сам вождь — умерший в одиночестве в луже собственных испражнений. Сталина никто не спасал: ни его окружение, боявшееся стать следующими жертвами его душевного расстройства, ни врачи, к которым Сталин из-за своей паранойи относился с недоверием, вследствие чего практически загубил всю медицину в стране, репрессировав самых ярких представителей науки. Сталин боялся, и этот страх сидел в нем самом, выходя наружу через агрессию и массовые убийства. Чем сильнее был страх, тем больше было у него жертв.
Диагноз «тяжелая паранойя» Сталину поставил Владимир Бехтерев. Через сутки он умер при невыясненных обстоятельствах от отравления неизвестным веществом.
Владимир Бехтерев на тот момент был директором института мозга, академиком, всемирно известным психиатром и неврологом. 23 декабря 1927 года он был в Москве на заседании съезда невропатологов и психиатров. В этот же день он был у Сталина, куда Бехтерева пригласили как невролога. Сталин не только страдал прогрессирующей сухорукостью, но и бессонницей. В одной из своих работ Бехтерев писал, что с помощью гипноза и внушения можно успешно лечить сухоруких. Для борьбы с бессонницей окружение вождя хотело использовать известную во всей стране «микстуру Бехтерева», оказывающую успокаивающее действие на центральную нервную систему. Она широко применялась вплоть до обнаружения побочного эффекта в виде накопления в организме пациента токсичных бромидов.
Существуют две версии того, как о диагнозе узнало окружение Сталина.
Согласно первой, Бехтерев сам сказал лечащим врачам диктатора, что Сталин страдает типичной паранойей в тяжелой форме. Вторая версия говорит о том, что Бехтерев, выступая на съезде невропатологов и психиатров, произнес фразу: «Осматривал сейчас одного сухорукого параноика».
Вечером этого дня Бехтерев вместе с женой смотрел «Лебединое озеро». Последний раз живым его видели именно в буфете Большого театра в окружении никому не известных молодых людей. Академик ел бутерброды и мороженое, был бодр и на здоровье не жаловался. Вечером ему стало плохо, утром 24 декабря он умер. Вскрытие тела провели через сутки, причем вскрыли только череп, осмотрев и изъяв мозг Бехтерева. В пять часов вечера того же дня тело академика было спешно кремировано, урна с прахом и банка с мозгом академика последним пассажирским поездом были отправлены в Ленинград.
Неужели величайший мозг российской психиатрии, неврологии и психологии Владимир Бехтерев стал жертвой собственной неосторожности или высокомерия? Ведь он знал, что перед ним глубоко больной человек, способный ради уничтожения мнимых угроз на все. Бехтерев лечил огромное количество душевнобольных людей и о паранойе знал на тот момент многое. Но почему он не увидел угрозы лично для себя и для своих близких? Семья Бехтерева была репрессирована, а психология как наука была подвергнута гонениям по всей стране.
Владимир Бехтерев Фото: Архив ИТАР-ТАСС
Эта история настолько сильно меня зацепила, что я решил покопать и узнать, что могло вызвать у Сталина такую сильнейшую паранойю.
Паранойя — это расстройство мышления, проявляющееся в склонности к образованию сверхценных для человека идей, которые многократно переоцениваются автором. Сюда можно отнести, например, изобретательство, реформаторство, разработку различных систем по переустройству мира.
Дальше паранойя развивается по определенной логике. Сторонние люди оценивают идею человека по реальным критериям и в итоге высказывают негатив, тем самым обесценивая не только придумку, но и саму личность. В этот момент у человека наступает состояние фрустрации, в котором он не понимает, почему его «гениальные идеи» отвергаются обществом. На фоне фрустрации возникает агрессия, которая обладает разрушительной силой.
Следующий этап при паранойе — искаженная проекция. Человек заявляет, что это не он ненавидит своих обидчиков, а это они ненавидят его. Он проецирует свои чувства на других людей, приписывая им негативные свойства, которыми на самом деле они не обладают. Этот процесс субъективен и зависит только от внутреннего состояния самого больного.
Иосиф (Сосо) родился, когда матери только исполнилось двадцать лет. Свой скудный заработок Екатерина тратила на выживание себя и ребенка
Паранойя всегда заканчивается борьбой. Душевнобольной объявляет всем войну, он уверен, что кругом враги, против него заговор (чаще всегда изощренный и всеобъемлющий), и единственная его цель — уничтожить всех, а иначе жертвой будет он. Враждебная подозрительность настолько сильна, что затмевает все другие чувства. На первый план выходит агрессия.
Впервые термин «паранойя» был введен немецким психиатром Карлом Кальбаумом в 1863 году. Зигмунд Фрейд считал заболевание хроническим и относил его к нарциссизму. Он отмечал, что паранойя — патологический способ защиты нервной системы, а состояние человека при таком расстройстве подобно состоянию при истерии, галлюцинациях или неврозах навязчивых состояний. К основным признакам, по Фрейду, можно отнести бред величия и бред наблюдения, а причиной заболевания выступает обида.
На кого же и почему мог быть обижен Сталин?
Здесь нужно обратиться к детству тирана. Он был единственным выжившим ребенком в семье. Его мать, Екатерина, была прачкой. Многие называли ее пуританкой — женщиной со строгими моральными устоями. Мы даже можем представить, какие жесткие традиции и устои доминировали в Грузии тех лет. Она безумно любила сына, ведь двое предыдущих детей умерли. Иосиф (Сосо) родился, когда матери только исполнилось двадцать лет. Свой скудный заработок Екатерина тратила на выживание себя и ребенка.
По поводу отца Иосифа в Грузии до сих пор ходят легенды. Народная молва приписывает биологическое отцовство как мужу Екатерины — сапожнику Виссариону Джугашвили, так и богатому местному предпринимателю Эгнаташвили, и даже путешественнику Пржевальскому, чей портрет действительно имеет общие черты с внешностью Сталина.
Личное дело И.В.Сталина из фондов РГАСПИ Фото: Игорь Иванко/Агентство городских новостей «Москва»
На мой взгляд, паранойя развилась у тирана на фоне комплекса неполноценности. Этот термин впервые ввел австрийский психолог Альфред Адлер. Причиной комплекса неполноценности у Сталина может быть как чрезмерная опека матери, так и собственные физические недостатки. Он даже взрослым был не больше 160 сантиметров, его левая рука (которая впоследствии начала усыхать) была короче правой, а два пальца левой ноги были сращены вместе.
Агрессия тирана обусловлена его паранойей, причинами которой стали как среда жизни и воспитания, так и его физические недостатки. У этой агрессии есть четкая внутренняя мотивация — выжить любой ценой. Агрессия не только противоречит нормам, принятым в обществе, но и наносит колоссальный физический и моральный ущерб объектам, против которых она направлена. Сталин за счет своей паранойи достиг безграничной власти. Поэтому и его агрессия была безграничной. Он переносил личные мотивы с семьи на все общество. При Сталине термин «враг народа», известный еще с римских времен и широко использовавшийся в России со времен февральской революции, был закреплен в конституции СССР. Произошло это в 1936 году. Широко использовав термин «враг народа», Сталин как бы олицетворял народ с собой. Для подкрепления собственных фантазий об угрозе и бесконечных заговорах, Сталин требовал выбивать из всех обвиняемых показания. Люди не хотели на себя клеветать, ведь они были уверены в своей невиновности. Тогда нужные тирану показания выбивались под пытками. Никита Хрущев утверждал, что Сталин не только знал о применяемых пытках, но зачастую сам выбирал метод, который нужно было использовать.
В 2017 году исполняется 80 лет одному из самых трагических событий в истории XX века — массовым репрессиям 1937-1938 годов. В народной памяти они остались под названием ежовщина (по фамилии сталинского наркома госбезопасности Николая Ежова); современные историки чаще употребляют термин «Большой террор». О его причинах и последствиях «Ленте.ру» рассказал петербургский историк, кандидат исторических наук Кирилл Александров.
Расстрельная статистика
Исключительность Большого террора заключалась в беспрецедентности и масштабности массовых убийств, организованных руководящими органами Коммунистической партии в мирное время. Предвоенное десятилетие было катастрофой для населения СССР. За период с 1930-го по 1940-й год жертвами сталинской социальной политики стали более 8,5 миллионов человек: более 760 тысяч расстреляны за «контрреволюционные преступления», около миллиона раскулаченных умерли на этапах раскулачивания и в спецпоселках, около полумиллиона заключенных погибли в ГУЛАГе. Наконец, 6,5 миллионов человек умерли в результате голодомора 1933 года, который, по оценке Государственной Думы России, стал следствием «насильственной коллективизации сельского хозяйства».
Основные жертвы приходятся на 1930-й, 1931-й, 1932-й и 1933-й годы — примерно 7 миллионов человек. Для сравнения: общее количество погибших на оккупированных территориях СССР в 1941–1944 годах специалисты-демографы оценивают в пределах 4–4,5 миллионов человек. При этом «ежовщина» 1937–1938 годов стала прямым и неизбежным следствием коллективизации
Есть точные данные о числе жертв репрессий 1937-1938 годов?
По справочным данным МВД СССР 1953 года, в 1937-1938 годах органы НКВД арестовали 1 миллион 575 тысяч 259 человек, из них за «контрреволюционные преступления» — 1 миллион 372 тысячи 382 (87,1 процента). Было осуждено 1 миллион 344 тысячи 923 человека (в том числе расстреляны — 681 692 человека).
Фото: Public Domain / Wikimedia
Приговоренных к высшей мере наказания не только расстреливали. Например, в Вологодском УНКВД исполнители — с ведома начальника-орденоносца, майора госбезопасности Сергея Жупахина — осужденным к расстрелу рубили головы топором. В Куйбышевском УНКВД из почти двух тысяч казненных в 1937-1938 годах удушили веревками примерно 600 человек. В Барнауле осужденных убивали ломами. На Алтае и в Новосибирской области женщины перед расстрелом подвергались сексуальному насилию. В Новосибирской тюрьме НКВД сотрудники состязались, кто убьет заключенного с одного удара в пах.
Всего за период с 1930-го по 1940-й годы по политическим мотивам в СССР были осуждены и расстреляны более 760 тысяч человек (из них более 680 тысяч — во время ежовщины). Для сравнения: в Российской империи за 37 лет (1875-1912) по всем составам, включая тяжкие уголовные преступления, а также по приговорам военно-полевых и военно-окружных судов периода первой русской революции были казнены не более шести тысяч человек. В 1937-1939 годах в Германии народный трибунал (Volksgericht) — чрезвычайный судебный орган рейха по делам о государственной измене, шпионаже и других политических преступлениях — осудил 1709 человек и вынес 85 смертных приговоров.
Причины Большого террора
Как вы думаете, почему пик государственного террора в СССР пришелся именно на 1937 год? Ваш коллега Олег Хлевнюк считает, что главным мотивом Сталина было устранение потенциально недовольных и классово чуждых людей в преддверии грядущей войны. Вы с ним согласны? Если да, то достиг ли Сталин своей цели?
Мне бы хотелось дополнить точку зрения уважаемого Олега Витальевича. В результате Октябрьского переворота и победы большевиков в гражданской войне в нашей стране возникла диктатура Центрального комитета Коммунистической партии. Главная задача Ленина, Сталина и их соратников заключалась в удержании захваченной власти любой ценой — ее потеря грозила не только политическими, но и личными рисками десяткам тысяч большевиков.
Строительство Беломорканала, 1933 год
Сталину стало понятно, что пока на земле сохраняется свободный и независимый крестьянин-производитель, он всегда будет представлять опасность для Коммунистической партии. И в 1928 году Сталин открыто назвал крестьянство «классом, который выделяет из своей среды, порождает и питает капиталистов, кулаков и вообще разного рода эксплуататоров». Требовалось уничтожить наиболее трудолюбивую часть крестьян, экспроприировать их ресурсы, а остальных прикрепить к земле в качестве государственных бесправных батраков — для работы за символическую плату. Только такая колхозная система, несмотря на ее низкую рентабельность, позволяла партии удержать власть.
Да, коллективизация была неизбежна: Сталин и его соратники объясняли ее необходимость интересами индустриализации, но на самом деле они в первую очередь боролись за свое политическое выживание в крестьянской стране. Большевики раскулачили примерно один миллион крестьянских хозяйств (5-6 миллионов человек), высылке и депортации из родных мест подверглись около четырех миллионов человек. Деревня отчаянно сопротивлялась: по данным органов ОГПУ, в 1930 году в СССР состоялось 13 453 массовых крестьянских выступления (в том числе 176 повстанческих) и 55 вооруженных восстаний. В совокупности в них участвовали почти 2,5 миллиона человек — в три раза больше, чем в Белом движении во время гражданской войны.
Крестьяне отправляются из деревни на заработки в город, 1901 год
Несмотря на то что в 1930-1933 годах властям удалось сломить крестьянское сопротивление, потаенный протест против «счастливой колхозной жизни» сохранялся и представлял большую опасность. Кроме того, в 1935-1936 годах из мест заключения и ссылок стали возвращаться крестьяне, осужденные в начале 1930-х годов. И основную долю расстрелянных во время ежовщины (примерно 60 процентов) составили именно селяне — колхозники и единоличники, бывшие раскулаченные, состоявшие на учете в органах госбезопасности. Первоочередная цель «ежовщины» накануне большой войны заключалась в том, чтобы подавить протестные настроения против коллективизации и колхозной системы.
Бериевская «либерализация»
Кто еще, помимо крестьян, страдал от сталинских репрессий?
Попутно уничтожались и другие «враги народа». Например, полная катастрофа постигла Православную Российскую Церковь. К 1917 году в России насчитывались 146 тысяч православных священнослужителей и монашествующих, действовали почти 56 тысяч приходов, более 67 тысяч церквей и часовен. В 1917–1939 годах из 146 тысяч священнослужителей и монашествующих большевики уничтожили более 120 тысяч, в абсолютном большинстве — в 1930-е годы при Сталине, особенно в 1937–1938 годах. К осени 1939 года в СССР оставались действующими лишь от 150 до 300 православных приходов и не более 350 храмов. Большевикам — при равнодушии огромного большинства православного по крещению населения — удалось почти полностью уничтожить самую крупную поместную Православную Церковь в мире.
Почему многие исполнители террора впоследствии сами стали жертвами? Сталин боялся стать заложником своих спецслужб?
Его действия определяли криминальные наклонности, стремление управлять Коммунистической партией как мафиозной организацией, в которой все ее руководители повязаны соучастием в убийствах; наконец, готовность уничтожать не только подлинных и мнимых врагов, но и членов их семей. Как писал чеченец Абдурахман Авторханов, в 1937 году входивший в номенклатуру ЦК ВКП(б), «Сталин был гениальный уголовник от политики, государственные преступления которого узаконивало само государство. Из амальгамы уголовщины с политикой и родился уникум: сталинизм». В сталинской системе исполнители массовых преступлений были обречены: организаторы их ликвидировали как ненужных соучастников. Поэтому, например, был расстрелян не только вышеупомянутый майор госбезопасности Сергей Жупахин, но и генеральный комиссар госбезопасности Николай Ежов.
Однако не стоит преувеличивать масштабы репрессий среди чекистов. Из 25 тысяч сотрудников НКВД, работавших в системе госбезопасности на март 1937 года, за все преступления, включая уголовщину и бытовое разложение, до середины августа 1938 года было арестовано 2 273 человека. В 1939 году уволены 7 372 сотрудника, из них арестованы лишь 937 чекистов, служивших при Ежове.
Регулировщик на пересечении Петровки и Кузнецкого моста в Москве, 1934 год
Фото: Иван Шагин / РИА Новости
Известно, что когда во главе НКВД вместо Ежова встал Берия, массовые аресты прекратились, а некоторых подследственных даже выпустили на свободу. Как вы думаете, почему в конце 1938 года произошло такое подобие оттепели?
Во-первых, стране требовалась передышка после двухгодичного кровавого кошмара — от ежовщины устали все, включая чекистов. Во-вторых, осенью 1938 года изменилась международная обстановка. Амбиции Гитлера могли спровоцировать войну между Германией и западными демократиями, а Сталин хотел извлечь из этого столкновения максимальную выгоду. Поэтому теперь все внимание следовало сосредоточить на международных отношениях. «Бериевская либерализация» наступила, но это не значит, что большевики отказались от террора. В 1939-1940 годах за «контрреволюционные преступления» в СССР были осуждены 135 695 человек, в том числе 4 201 — к расстрелу.
Откуда власти черпали кадры для формирования гигантского репрессивного аппарата?
С конца 1917 года большевики вели в России непрерывную социальную войну. Врагами объявлялись дворяне, купцы, представители духовенства, казаки, бывшие офицеры, члены других политических партий, белогвардейцы и белоэмигранты, затем кулаки и подкулачники, «буржуазные спецы», вредители, снова священнослужители, участники оппозиционных группировок. Общество держалось в постоянном напряжении. Массовые пропагандистские кампании позволяли проводить мобилизацию в карательные органы представителей социальных низов, для которых преследование мнимых, явных и потенциальных врагов открывало возможности в карьере. Типичный пример — будущий министр госбезопасности и генерал-полковник Виктор Абакумов, родившийся, по официальной версии, в семье прачки и рабочего и выдвинувшийся во время ежовщины.
Печальные итоги
К каким последствиям для страны и общества привели события 1937-1938 годов?
Сталин и его подчиненные уничтожили сотни тысяч невинных людей. Миллионам людей, если учитывать и членов семей репрессированных, они сломали судьбы. В обстановке террора происходило невероятное духовное растление многомиллионного народа — ложью, страхом, двуличием, приспособленчеством. Убивали не только человеческие тела, но и души оставшихся в живых.
Тяжелые потери понесли научные, хозяйственные, военные кадры, деятели культуры и искусства, был уничтожен огромный человеческий капитал — все это ослабило общество и страну. Какой мерой, например, можно измерить последствия гибели комдива Александра Свечина, ученого Георгия Лангемака, поэта Осипа Мандельштама, физика Льва Шубникова, мужественного митрополита Кирилла (Смирнова)?
Ежовщина не подавила в обществе протестных настроений, она сделала их лишь более острыми и злобными. Сталинская власть сама множила число своих противников. В 1924 году на оперативном учете в органах госбезопасности состояли примерно 300 тысяч потенциальных «врагов», а в марте 1941 года (после коллективизации и ежовщины) — более 1,2 миллиона. 3,5 миллиона военнопленных и примерно 200 тысяч перебежчиков летом-осенью 1941 года, сотрудничество части населения с противником в годы войны — это закономерный результат коллективизации, колхозного строя, системы принудительного труда и ежовщины.
Можно ли сказать, что массовые репрессии в отсутствие нормальных механизмов вертикальной мобильности стали своеобразным социальным лифтом для нового поколения большевистской партийной номенклатуры?
Да, можно. Но при этом вплоть до 1953 года Сталин так и остался заложником ленинской «вертикали» — диктатуры ЦК партии. Сталин мог манипулировать съездами, уничтожить любого партийца, инициировать кадровые чистки и перестановки. Но он не мог игнорировать солидарные интересы партийной номенклатуры, тем более избавиться от нее. Номенклатура превратилась в новую элиту.
«Революция, которая проводилась во имя уничтожения классов, — писал член ЦК Коммунистической партии Югославии Милован Джилас, — привела к неограниченной власти одного нового класса. Все остальное — маскировка и иллюзия». Зимой 1952-1953 годов сумасбродные планы Сталина, задумавшего новую ежовщину, вызвали законное беспокойство руководителей ЦК КПСС: Берии, Хрущева, Маленкова, Булганина и других. Я думаю, именно это и стало настоящей причиной его смерти — скорее всего, Сталин пал жертвой своего окружения. Убили ли его путем медикаментозного воздействия или вовремя не оказали ему медицинской помощи — это не так важно.
Все же в перспективе Сталин оказался политическим банкротом. Ленин создал советское государство, Сталин придал ему всеобъемлющие формы, но это государство не просуществовало и сорока лет после смерти Сталина. По историческим меркам — ничтожный срок.
Чего Сталин боялся больше всего
На Западе продолжается массированная кампания по переписыванию истории Второй мировой войны
Кому выгодны пересмотр и переписывание истории войны со всеми ее предпосылками, перипетиями и итогами? Любой войны. «Конечно, проигравшим», – скажет здравомыслящий человек, и будет прав. Однако бывает и так, что вымарыванием, подчистками, исправлениями, переписываниями страниц военной истории занимаются те, кого считают победителем. Или одним из победителей. Примером такой, на первый взгляд, странной и нелогичной ситуации является резко активизировавшаяся в последнее время на Западе кампания по пересмотру истории Второй мировой войны, нацеленная на внедрение в сознание обывателей постулата о равной ответственности Германии и СССР за развязывание войны.
Речь в данном случае идет не о демагогических выступлениях отдельных восточноевропейских представителей, сделавших антироссийскую риторику смыслом своих политических будней. Речь о гораздо более основательной и кропотливой работе подлинных организаторов, вдохновителей и спонсоров этой кампании – западных алхимиков от истории, что вывели формулу «Гитлер = Сталин» и пытаются убедить в ее истинности общественность не только на Западе, но и на постсоветском пространстве, в т. ч. (а может быть, прежде всего) в России.
Силы в этой массированной атаке на историю и сознание задействованы серьезные. Такие, например, как профессор истории Йельского университета (США) Тимоти Снайдер. Надо заметить, что Снайдер – весьма плодовитый и разносторонний автор. И по ту, и по эту сторону океана он широко известен и своими масштабными трудами, в которых, в частности, утверждается, что историческая Литва – это современная Белоруссия, и своими печатными филиппиками на злобу дня, в т. ч. в поддержку «оранжевой революции» на Украине.
А на днях американский историк опубликовал в The Guardian статью, рассказывающую о главной теме его новой книги «Кровавые земли: Европа между Гитлером и Сталиным». По сути, статья в британской газете – это развернутая аннотация к книге. Те читатели, кого сочно-смачный заголовок книги, частично позаимствованный, видимо, у современных мастеров детективного жанра, тем не менее, оставляет в неведении относительно главной идеи монографии, наверняка найдут ключ к разгадке в первом же предложении статьи: «Обидно и тяжело вспоминать, что Вторая мировая война началась с союза Гитлера и Сталина».
Вот так, единым махом историк оставляет за спиной все дискуссии – существующие и гипотетические – на эту тему. Для Снайдера вопрос не в том, согласен читатель с этим утверждением или нет, а в том, помнит ли он этот «факт» или не помнит. Не помнишь? Сходи к врачу, проверься на склероз. Потому что Снайдер отлично помнит. Он вообще предстает в своей статье и, надо полагать, в книге человеком феноменальной памяти и осведомленности, состоящим к тому же в близких и доверительных отношениях со Сталиным.
Иначе как квалифицировать, к примеру, такой пассаж профессора: «Летом 1939 года Гитлер хотел войны, а Сталин хотел перемирия. Величайшим страхом Сталина в 1930-х годах было оказаться в окружении коалиции Германии, Польши и Японии. Это привело к тому, что в 1937 и 1938 годах он приказал расстрелять более 100 тысяч советских граждан, большинство из которых принадлежало к польскому национальному меньшинству, по фальсифицированным обвинениям в шпионаже в пользу Польши. Это стало крупнейшей кампанией этнических казней в Европе в 1930-х годах. Когда весной и летом 1939 года Варшава воспротивилась территориальным претензиям Гитлера, Сталин увидел возможность полностью решить свою польскую проблему»?
Хотя в 30-х годах мистера Снайдера, поди, еще на свете не было, он все же доподлинно знает, чего Сталин боялся тогда больше всего на свете, – словно был личным секретарем Сталина или дневником, которому секретарь ЦК ВКП(б) поверял свои самые сокровенные мысли и переживания. При этом непонятно, о каком, собственно, страхе Сталина перед коалицией Германии и Польши может идти речь после упомянутого Снайдером отказа Польши выполнить ультимативное требование Германии отдать ей «вольный город» Данциг и последовавшего за этим в апреле 1939-го разрыва Гитлером германо-польского договора о ненападении? Какая может быть после этого коалиция? И зачем притягивать малопонятный «страх» перед невозможной уже даже теоретически коалицией к советско-германскому договору о ненападении, представляя одно причиной, а другое – следствием? Но таков уж снайдеровский метод исторического исследования.
С безапелляционностью и пылом, присущими больше агитатору и пропагандисту, нежели историку, американский профессор в статье галопом несется по кровавым землям Европы, налегая на местоимение «мы»: «Конечно, мы не можем знать, что бы произошло, если бы Сталин отверг заигрывания Гитлера и отказался бы помогать строить империю летом 1939 года. Мы знаем, однако, что эта худшая война в истории, с ее битвами и зверствами, с голодом и Холокостом, началась именно так, а не как-то иначе».
Интересно, «мы» – это кто? Профессура Йельского университета? Или «все прогрессивное человечество»? И почему эти таинственные «мы» ни словом не обмолвились о предпосылках Второй мировой, о роли Запада в этой катастрофе, о тщетных усилиях СССР в 30-е годы создать систему европейской безопасности, в т. ч. с помощью Восточного пакта, подписание которого в итоге было сорвано отказом Германии и Польши, интригами Англии и двойной игрой Франции?
«Советский Союз поставлял нацистской Германии зерно и нефть, в то время как вермахт вторгался в Данию, Норвегию, Бельгию, Францию, Нидерланды и Люксембург», – пишет Снайдер, но ничего не говорит о том, что экспорт советского зерна и нефти в Германию составлял ничтожно малый процент от того, что было добыто и собрано в Советском Союзе, который занимал в те годы в германском импорте лишь пятое место – после Италии, Дании, Румынии и Нидерландов. И о неоценимой военно-промышленно-финансовой помощи, оказанной США Третьему рейху в предвоенный период, Снайдер тоже не вспоминает. И о Мюнхенском соглашении 1938 года. Как будто не было ни этого соглашения, ни раздела Чехословакии… Почему раздел Польши – это преступление, а раздел Чехословакии, в котором приняла участие и Польша, захватившая Тешенский район, – нет? Почему советско-германский Договор о ненападении торжественно объявляется позорным актом, а предшествующий ему Мюнхенский сговор не удостаивается даже упоминания? Ничего не знает мистер Снайдер об этом документе? Маловероятно для профессора истории. Забыл о нем? Это тоже вряд ли с учетом поразительной памяти профессора. Сознательно умалчивает? А вот это, похоже, уже теплее.
Зато не молчит Снайдер о «преступлениях СССР», и в разоблачительном запале доходит до совсем уж неприличных, если не сказать циничных и кощунственных, заявлений. Таких, например, как: «Больше всего от войны пострадала трижды оккупированная Восточная Польша». Не СССР, положивший в Великой Отечественной около 30 млн жизней своих граждан (из них 600 000 – при освобождении Польши), пострадал больше всех, а «Восточная Польша» (так Снайдер, видимо, предпочитает называть Западную Украину и Западную Белоруссию).
Свой громкий тезис профессор тут же подкрепляет чудовищными подробностями: «Именно здесь советский НКВД произвел в 1940 году больше арестов, чем по всему Советскому Союзу, и здесь в 1941 году начался Холокост. Вступая на земли, уступленные Сталину в 1939 году, немцы использовали преступления НКВД в качестве пропагандистского оправдания кровавых убийств евреев летом 1941 года – убийств, в которых принимали участие литовцы, украинцы, поляки и другие». Вот оно, значит, как: гитлеровцам, оказывается, приходилось оправдываться на оккупированных ими территориях. Перед кем? Перед евреями, которых они истребляли? Или перед «литовцами, украинцами, поляками и другими», которые не только истреблялись немцами столь же прилежно, но и, судя по словам Снайдера, мстили «еврейским комиссарам» плечом к плечу с оккупантами. Впрочем, ниже профессор замечает, что и «Советы были не особенно дружелюбны к евреям, но они, очевидно, были лучше, чем Холокост». Узники Освенцима, освобожденного Красной армией в январе 1945 года (точных данных о количестве погибших при освобождении концлагеря советских солдат до сих пор нет, но, по мнению историков, потери исчисляются тысячами), наверняка согласились бы с последним утверждением профессора. И не только они.
Хотя освободительную миссию СССР в войне Снайдер признавать ну никак не желает. В отличие от миссии разрушительной. «Когда Германия вторглась в Советский Союз в июне 1941 года, Сталин поменял коалиции, дав ход истории, которую в России, Британии и Соединенных Штатах предпочитают помнить, – истории общей борьбы против Гитлера (это притом, что второй фронт был, как известно, открыт не в июне 1941-го, а в июне 1944-го. – Прим. авт.). Но для земель и народов, лежавших между Берлином и Москвой, перемена коалиции означала лишь наращивание ужасающей и разрушительной мощи. Советский Союз и нацистская Германия в роли союзников были достаточно разрушительны сами по себе; нацистская Германия, ведущая войну с Советским Союзом, была еще более разрушительной». Выходит, зря советские люди защищали себя и освобождали других, зря и антигитлеровская коалиция создавалась. Иначе, глядишь, и не случилось бы таких разрушений, все было бы аккуратнее. Так, что ли, профессор Снайдер?
В финале статьи темпераментный американский историк вновь бравирует своей сверхъестественной памятью, навязывая свои «воспоминания» всем людям доброй воли: «Эти различия в воспоминаниях, между евреями и неевреями и между Востоком и Западом, становятся сильнее каждый май, когда мы празднуем окончание войны. Чтобы преодолеть их, мы должны вспомнить, что война началась однажды в сентябре, с дружбы между нацистской Германией и Советским Союзом». Вот и весь сказ. Вот ради чего пишутся подобные статьи и книги. Ради того, чтобы все зарубили себе на носу: истинный освободитель – это Запад, а вовсе не СССР. Чтобы не делиться с Россией лаврами победителя, а напротив, унижать Россию, требуя от нее покаяния, самобичевания, отказа от своей истории и памяти. Ну, и еще, надо думать, это делается для того, чтобы заставить забыть о собственных грешках, проступках и преступлениях. Одни страницы переписываются, другие – как бы выдираются. И в истории, и в сознании.